Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров
В кармане, куда Павел сунул блокнот, обнаружилась галета. Рискуя сломать зубы, он разом откусил половину и, хрустя, захлебываясь голодной слюной, проверил другие карманы. Его добычей стали полпачки сигарет, зажигалка, перочинный нож, огрызок химического карандаша и, разумеется, документы, выданные на имя рядового третьей роты батальона береговой охраны Эриха Фогеля. Спрятав солдатскую книжку в нагрудный карман френча, Павел застегнул шинель и подпоясался ремнем с оловянной пряжкой. На ремне, кроме подсумка с запасными обоймами для «маузера» и плоского немецкого штыка в ножнах, обнаружилась алюминиевая фляга. Забравшись под брезент, которым была накрыта орудийная башенка, Павел свинтил колпачок, глотнул и поперхнулся: вместо ожидаемой воды во фляге оказался шнапс. Прокашлявшись, он снова, на этот раз уже с умом и точно зная, чего ожидать, приложился к фляге. Тридцативосьмиградусная немецкая водка обожгла отвыкший от таких гостинцев пищевод и мягкой бомбой взорвалась в пустом желудке, разлив по промерзшему до костей телу приятное тепло. В голову сразу ударил легкий хмель; хрустя остатком галеты и чувствуя, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна, Павел задумчиво покачал в руке открытую флягу: хлебнуть еще за победу или не стоит?
И в этот момент в бункере наконец завыли сирены.
Тоскливый протяжный вой покатился над темной гладью протоки, терзая барабанные перепонки и заставляя вибрировать кончики нервов. Со стороны дота отозвалась еще одна сирена. Оглушенный тревожной разноголосицей, точно знающий, по ком звонит этот колокол, Павел торопливо глотнул из фляги: перед смертью не надышишься, а вот напиться можно запросто, особенно если все необходимое для этого приятного дела у тебя в руке, в нескольких сантиметрах от губ.
Конечно, время для банкета было выбрано не самое удачное, но Павел знал, во-первых, что пьет не для веселья, а для храбрости, а во-вторых, что другого случая хлебнуть чего-нибудь покрепче морской водицы ему может уже не представиться. С той минуты, когда он оставил позади стрекочущий в куче щебня отбойный молоток и начал путь к поверхности сквозь многометровую толщу скалы, ему уже не раз казалось, что его затея невыполнима и что он наконец загнал себя в тупик, откуда существует только один выход — на тот свет.
Сейчас он снова это почувствовал. Его план — в одиночку угнать катер, миновать на нем все береговые укрепления и выйти из фьорда в открытое море — был заведомо обречен на провал. Сторожевик — не иголка, его несанкционированный отход от пирса, да еще и без команды, которая в это время будет, размахивая кулаками, метаться по берегу, не останется незамеченным. И если от установленного в доте пулемета Павла худо-бедно защитит броня, то от огня береговых батарей, которые непременно прячутся где-то среди здешних скал, его не спасет ничто.
Впрочем, другого пути все равно не существовало, особенно теперь, когда гарнизон бункера был поднят по тревоге. Павел завинтил и сунул в чехол на поясе флягу, готовясь отдать швартовы и, положась на русское авось, дать полный вперед, и тут по палубе застучали торопливые шаги нескольких человек.
Лунихин выглянул из-под брезента и тут же юркнул обратно, как мышь, углядевшая у своей норки затаившегося в ожидании добычи кота: с пирса на палубу лихо перепрыгивали, сразу разбегаясь по местам, матросы в черных бушлатах. Усиленный жестяным рупором голос, перекрикивая вой сирен, пролаял команду. Под палубой взревел и размеренно застучал дизельный движок, судно качнулось, послышался плеск воды о борта и характерный шум кильватерной струи — катер отходил от причала, отправляясь, надо полагать, на патрулирование береговой линии.
Павел еще не успел понять, хорошо это или плохо, когда брезент, под которым он укрывался, с громким шорохом поехал куда-то в сторону и вниз. В глаза ударил яркий дневной свет, и на фоне проплывающего мимо отвесного скалистого берега Лунихин увидел изумленные физиономии двух немецких матросов.
— Имя? — отрывисто бросил бригаденфюрер Хайнрих фон Шлоссенберг, с брезгливой миной разглядывая неровный пролом в каменной стене штольни, через который ушел беглец.
— Заключенный номер тысяча во…
— Ваше имя, болван!
— Ефрейтор Хофманн, бригаденфюрер! — щелкнув стоптанными каблуками и вскинув острый подбородок, отрапортовал надзиратель, глядя прямо перед собой оловянными глазами.
— С этой минуты вы рядовой, — сообщил Шлоссенберг. — Считайте, что вопрос о вашем переводе на передовую решен.
— Слушаюсь, бригаденфюрер!
— Не перебивайте меня после каждого слова, идиот! — рявкнул комендант. — Отправляйтесь в эту дыру и выясните, где она выходит на поверхность. Стоять! Так какой, вы говорите, номер сбежал?
— Номер тысяча восемьсот три, бригаденфюрер.
— Проклятье! — Эсэсовец с силой ударил себя по раскрытой ладони зажатыми в кулаке перчатками. Звук получился похожим на пистолетный выстрел, и стоявший навытяжку надзиратель заметно вздрогнул. — За это, Хофманн, вас следовало бы расстрелять. Отправляйтесь, не стойте здесь столбом… Оружие, болван! — рявкнул он, видя, что ополоумевший от ужаса перед грозным начальством надзиратель собрался лезть в дыру с голыми руками. — А вдруг он все еще там и только и ждет, чтобы раскроить камнем вашу тупую голову?
Ефрейтор побледнел еще больше, хотя это и казалось невозможным, трясущейся рукой вынул из кобуры пистолет, со второй попытки поставил его на боевой взвод и, подсвечивая себе электрическим фонариком, полез в пролом. Перед тем как скрыться из вида, он обернулся и бросил на остающихся в штольне такой взгляд, что стоявший рядом с бригаденфюрером Курт Штирер испытал сложную смесь жалости и желания расхохотаться. Трещина, в которой скрылся беглый заключенный, с большой степенью вероятности не доходила до поверхности, кончаясь тупиком. Там, в темноте, беднягу надзирателя действительно мог поджидать вооруженный увесистым камнем беглец, опасный, как загнанная в угол крыса. Это, наряду с перспективой отправки на фронт, действительно вызывало жалость. Вместе с тем вид у ефрейтора был до того комичный, что инженер с трудом сдержал рвущееся наружу злорадное хихиканье, предназначенное не
