Женщины - Кристин Ханна

— Ты останешься? — спросил отец.

Он тоже это почувствовал. Они — семья. Какой бы хрупкой, разорванной ни казалась их связь, внутри нее имелся прочный стержень, за который можно было ухватиться.

— Конечно, — ответила Фрэнки.

Следующие два дня Фрэнки почти не отходила от матери. Она подружилась со всеми медсестрами отделения, каждое утро приносила им пончики. Она часами сидела у маминой кровати, читала ей вслух, болтала обо всем, что приходило в голову, смазывала ей кремом руки и ноги. Отец проводил в больнице любую свободную минуту, но Фрэнки видела, как тяжело ему тут находиться. Каждый день он на пару часов уходил на работу, чтобы (как думала Фрэнки) не видеть, не чувствовать эту боль, но потом всегда возвращался и садился рядом с женой и дочерью. Он рассказывал маме об их юности, о том, как добивался ее руки, посмеивался над реакцией семьи Александер. Фрэнки многое узнала об отце — больше, чем за все эти годы, — она поняла, как сильно он любит свою семью, но друг с другом они этого не обсуждали.

Сегодня — наконец — маму отключали от аппарата ИВЛ.

— Что это значит? — в третий раз спросил папа, пока они ехали в лифте.

— Если все пойдет хорошо, а состояние будет стабильно, ее выведут из комы и уберут дыхательную трубку.

Папа изменился в лице. Плечи опустились, он сгорбился и будто стал меньше ростом.

Раньше она взяла бы его за руку и обоим стало бы полегче, но время залечило далеко не все раны. Две ночи Фрэнки провела в своей приторно-розовой спальне и два раза приготовила ужин, они даже поговорили с отцом, но только о маме. Возможно, все остальное было сейчас просто неважно. Отцовское молчание больше не злило и не ранило Фрэнки. Ему было тяжело, и она это понимала. Без мамы он словно потерялся — не знал, что делать, кем быть и что говорить. Шумный локомотив, который провез ее через все детство, сошел с рельсов.

Двери лифта открылись. Фрэнки с отцом прошли по коридору и остановились у стеклянной стены маминой палаты.

В шесть утра в отделении реанимации было тихо. Вокруг маминой кровати толпилась целая команда медсестер, они проверяли показатели.

— Что, если она не сможет… — Голос сорвался, и отец не закончил вопрос.

Дышать сама.

— Самое время помолиться, — пробормотала Фрэнки. Она почти прижалась к стеклу, вслушиваясь в то, что говорят медсестры.

Верхнее давление…

Сколько, двадцать три?[38]

Все идет хорошо.

Показатели стабильны.

Фрэнки вглядывалась в экраны мониторов.

Медсестры переглянулись, покивали друг другу. Одна из них сняла телефонную трубку и доложила врачу.

Выслушав ответ, медсестра кивнула и повесила трубку.

Выводим ее из сна.

Фрэнки почувствовала, как отец придвинулся к ней. Они почти касались друг друга. Смотрели и ждали.

Через стекло Фрэнки увидела, как задрожали мамины веки. Очень, очень медленно она открыла глаза. Медсестра вытащила трубку, и мама зашлась в кашле.

— Она дышит, — прошептал папа.

Как только им разрешили войти, Фрэнки с отцом встали по обе стороны кровати.

Мама медленно моргала.

— Бетт, ты так меня напугала. — Папа легонько коснулся ее лица.

— Да-а… — Она криво улыбнулась.

Мама повернула голову к Фрэнки.

— Моя… девочка… — прошептала она, еле шевеля губами.

— Привет, мам. — Глаза Фрэнки наполнились слезами.

— Фрэн… — прошептала она, протягивая костлявую руку. — Что… с твоими… волосами?

Фрэнки с облегчением рассмеялась.

9 мая 1971 г.

Дорогие Этель и Барб,

Передаю привет с безмятежного острова Коронадо.

Простите, что долго не писала, было непонятно, что с мамой. К счастью, из больницы ее уже выписали. Ей понадобится время на восстановление, поэтому я останусь тут, чтобы помочь. Пока не знаю, надолго ли. Из больницы в Шарлотсвилле я уволилась. Не могли бы вы отправить мне кое-какие вещи?

Хочу, чтобы вы знали, как много вы вдвоем для меня значите, и эти годы, проведенные вместе — как во Вьетнаме, так и в Вирджинии, — были лучшими в моей жизни.

Я приеду повидаться, как только смогу.

Берегите себя.

Люблю вас.

Ф.

14 мая 1971 г.

Дорогая Фрэнки,

Ты разрушила нашу банду, девочка, и мне это не нравится, но, кажется, пришло время. Этот пинок под зад мне нужен был уже давно. Я отправила резюме в «Оперейшн брэдбаскет» в Атланте. Может, встречу Джесси Джексона[39], кто знает.

Буду очень скучать!

Остаемся на связи.

Береги себя.

Б.

P. S. Держу пари, Ной сделает Этель предложение, как только я выйду за порог.

Фрэнки намазала кремом мамины сухие руки.

— Оч… хорошо… — Слова маме давались с трудом.

Фрэнки наклонилась и поцеловала ее сухую щеку.

Мама заморгала и закрыла глаза. Она так быстро уставала. Но сразу после инсульта это нормально. Фрэнки с отцом установили в гостевой комнате на первом этаже медицинскую кровать. Мама расстраивалась из-за того, что речь давалась ей с трудом. Иногда она не могла подобрать слово или использовала совершенно неправильное, говорила она с большим трудом. У нее часто кружилась голова, накатывала тошнота.

Фрэнки закрыла дверь и увидела, что отец сидит в гостиной. Он весь будто усох. После маминого инсульта он словно лишился того, что наполняло его.

— Она идет на поправку, — сказала Фрэнки.

— Хорошо, что ты здесь. Мама очень скучала.

— А ты?

Он посмотрел прямо на нее, будто ждал этого вопроса.

— Ты вернулась другой.

— Я… мне было трудно после Вьетнама.

— Нам всем. После Финли… я изменился. И я не знал, как… — Он пожал плечами, не в состоянии подобрать слова, чтобы выразить горе.

— Прости за ту ночь перед моим отъездом в Вирджинию… За мои слова.

Отец не отозвался. Фрэнки вышла в коридор и поднялась к себе. Там вытащила из сумки фотографию Финли, которую забрала в приступе ярости, затем спустилась в гостиную и протянула ее отцу.

— Его место на стене героев, — тихо сказала она и поставила рамку с фотографией на стол. — Прости меня, папа.

Он долго смотрел на нее, затем встал. Его немного пошатывало. То ли слишком много выпил, то ли обессилел, то ли причиной тому было беспокойство.

— Пойдем.

На кухне он взял ключи, которые висели рядом с телефоном, и вышел во двор.

Фрэнки шла за ним по бульвару Оушен. Они вместе шагали по широкому тротуару, оба молчали.

— Мы сильно поругались, когда