Бог хочет видеть нас другими - Татьяна Олеговна Беспалова
— Не всі, — быстро ответил Игнатенко. — Я не дуже добре розумію по-російськи. Що таке «вьюки».
— Эх, Тима! Какая ж ты хохлуша! — фыркнул Птаха. — Когда-то восемьдесят второй калибр возили на лошадях. То было во время войны с немцами.
— А теперь шо?
— А теперь другая война. Мы ездим на куге.
— Советского производства, — хмыкнул Пивторак. — На движке выбито: 1988 год. Дропнуть этот олдскульный проект…
— Какой проект? — переспросил Птаха.
— Войну…
— Боевое применение миномёта, — продолжал Соломаха. — Одиночный миномет подавляет и уничтожает: в наступлении стрелковые группы в окопах; резервы, подходящие по подступам и укрытиям из глубины обороны противника; огневые точки противника, не подавленные в процессе артиллерийской подготовки, а также вновь появившиеся и ожившие на переднем крае и в глубине обороны противника. В обороне: пехотные группы, продвигающиеся по подступам; пехотные группы, накапливающиеся для атаки в укрытиях; огневые точки за укрытиями.
— Чому ти не українською говориш, Соломаха? Я не розумію російською[5], — обиженно твердил Тимофей.
Он хотел сказать ещё что-то, но командирский рык «хозяина расчёта», так именовал себя дядя Серёжа Токарев, пресёк его жалкое красноречие.
— Отставить разговоры! Наставление написано на русском, значит, читаем на русском. А если кто не понимает, тому отправляться в штурмову групу? Зрозуміли, селюки? Пивторак, ти зрозумів?
— Я не селюк. Командир, хватит нас шеймить. Такой кринж не по мне. Я с Киева, ты же знаешь! — возразил Пивторак, которого миномётчики между собой величали паном за его ладную форму (камуфляж расцветки Multi-Terrain Pattern), дорогущую каску, креативные ботинки и прочий тому подобный обвес.
Пана Пивторака снаряжала на войну большая и дружная киевская родня. Денег не жалели. Не одну тысячу долларов вложили в пана, и вот сидит он теперь такой модный… А что толку? Вчера миномётный расчет на своей куге эвакуировал раненых. Соломаха лично занимался перевязкой. А потом ещё кузов отмывали от говна и крови. Насмотрелись. Натерпелись. Вони нанюхались. Воплей наслушались. У Воина и Соломахи в бородах седины добавилось. Форму запятнали, а не до стирки сейчас. Ну а молодёжь — она и есть молодёжь. Всё им «кринж» да «зашквар», а на сердце броня, до сердца не доходит. Молодой ум полон иллюзий, и жизнь кажется вечной, даже если вокруг массово гибнут люди. Каждый из них мыслит: со мной такого случиться не может. Только не со мной. Отсюда и бесшабашная смелость и у селюка из-под Винницы, и у киевского хипстера, и даже у харьковчанина Птахи, который воюет не первый месяц и на глазах которого в апреле этого года погибла половина их миномётного расчёта. Собственно, Свист и Клоун заступили на места выбывших двухсотых.
— Селюк ты или не селюк, — продолжал Воин, — а понимать обязан. Мы учимся по уставам армии СССР, то есть Красной армии. А ещё ты должен понимать какая сейчас тема. Сейчас армия СССР как бы воюет сама с собой, потому что офицеры обеих армий прошли советскую военную выучку и воюют советским оружием. Таким образом, наставление это на русском языке должно нормально вам заходить. Таким образом, от русского языка мы пока не можем окончательно отказаться. Зрозуміли?
Молодёжь по-ишачьи закивала головами. Только пан Пивторак изобразил на лице некое сомнение.
— А как же с этими быть? У них какая выучка?
Он указал в ту сторону, где у двух пикапов тусовалась совсем другая компания. Соломаха и по именам бы их и не назвал. Для всех у него было одно лишь общее название — черти. Вылитые, чистые черти. Рогатые, хвостатые, лукавые, жестокие.
— Это наши друзья, — толерантно заявил Воин. — Они помогают нам отстаивать независимость Родины. Несмотря на то, что эти люди работают по найму… но вы-то тоже получаете довольствие…
— Два місяці воюємо, а нічого ще не отримували…[6] — прогундел Клоун.
— Скоро ты своё получишь, — усмехнулся Птаха.
— Молчать, когда командир говорит! Повторяю, несмотря на то, что эти люди наёмники, они помогают нам бескорыстно отстаивать независимость нашей Родины от лап восточного монстра. Эти люди прибыли к нам из разных уголков Европы. В каком-то смысле, это интернациональная бригада. Вот только имён их я не упомню…
В этом месте командир слукавил. Прекрасно помнил он имена панов из Европы. Запечатлел их, так сказать, на скрижалях памяти. А называть не хочет из понятной и простительной брезгливости. Зачем марать язык о такую мразь?
— Могу перечислить всех поимённо, — улыбка Птахи становилась всё шире. — С кого начать?
— Ти по українськи не размовляе? — возразил Тимофей-Клоун. — Мою вуха втомилися від орочьей мови![7]
— Каценеленбоген на любом языке Каценеленбоген, — парировал Птаха. — Тенгиз Тадеушевич. Какой породы этот зверь? Сам он называет себя коммунистом. Що це таке?
— Коминтерн. Третий интернационал, который Сталин гнобил, — буркнул себе под нос политграмотный Соломаха.
Завязался оживлённый спор, в котором были упомянуты товарищи коммуниста (коммунистические взгляды, как известно, предполагают атеизм) Каценеленбогена: католики Джозеп Кик, Илия Глюкс, Ян Бессон (предположительно поляки, хоть по звучанию имён этого и не скажешь), а также преподобный Альфред Уолли Крисуэл, баптистский капеллан, с которым католики вели постоянные теологические споры. О теологических спорах в среде иностранцев миномётный расчёт Воина информировал пан Свист-Пивторак, прекрасно владевший английским языком. В ходе обсуждения «хохлуша» Тимофей именовал Джозепа Кика Жопезом, а остальных педарастами, не утруждая свой неповоротливый язык выговором чуждых имён. Птаха окрестил компанию на пикапах не менее метко — пиявками. Только Виллема Ценг Колодко, являвшегося у иностранцев чем-то вроде старшины, шершавым языком не трогали, потому что Виллема Ценг Колодко боялись все. Даже стоявший «над схваткой» Воин старался не смотреть в его сторону.
История с расстрелом так называемых дезертиров волновала миномётчиков до сих пор. И не только их. Всё подразделение комбата Сапонько находилось под впечатлением от того, с какой готовностью Виллем Ценг Колодко вывел расстрельную команду, состоявшую из коммуниста и капеллана к месту казни. Каждый из бойцов 128-го подразделения эту драму трактовал по-своему. Соломаха поклялся отомстить, невзирая на последствия. Причём мстить он собирался не только наёмникам,