Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

в воду почти по самые борта самоходную баржу. На сторожевике замигал сигнальный прожектор — немцы запрашивали пароль, а может, требовали остановиться и лечь в дрейф. Меньше всего на свете они ожидали встретить в этих водах советский торпедный катер — чтобы дойти сюда, морскому охотнику нужно было дозаправиться хотя бы один раз, а русским базам, где он мог бы это сделать, на побережье Норвегии просто неоткуда было взяться.

— Давай, Саня, — перехватывая штурвал, сказал Лунихин, — выдай ему какую-нибудь абракадабру.

Рулевой взялся за рукоятку и защелкал железными шторками сигнального прожектора, посылая фрицам ответную серию длинных и коротких вспышек. Лунихин краем уха вслушивался в чередование сухих металлических щелчков, машинально складывая сигналы световой азбуки Морзе в слова: «3-д-р-а-в-с-т-в-у-й-м-о-я-м-у-р-к-а»…

— Кончай хулиганить, — сказал он, и рулевой молча вернулся к штурвалу.

Слегка обескураженный непонятным посланием рулевого, немец снова замигал прожектором. Павел пару раз моргнул ему в ответ, как это делают, приветствуя друг друга на дороге, водители грузовиков, и немного увеличил скорость. Одновременно он включил рацию и начал плавно вращать кремальеру, гоня стрелку вдоль круглой шкалы настройки. Наконец в наушниках послышался встревоженный голос, кричавший что-то по-немецки.

— …Себя! Повторяю, неизвестное судно, немедленно назовите себя, в противном случае буду вынужден открыть огонь! — взывал он.

Павел поднес к губам микрофон. «Только бы Волосюк не вылез», — подумал он, придавливая тугую клавишу тангенты.

— Сторожевой катер береговой охраны, база острова Рингвассёй, — представился он по-немецки, затылком чувствуя подозрительный взгляд старлея Захарова. — Терплю бедствие, прошу оказать помощь.

Названный им остров располагался почти на полпути между Рыбачьим и тем местом, куда их занесла нелегкая. Павел не знал, есть ли на острове немецкая база, и очень надеялся, что командир сторожевика тоже этого не знает, — прямо скажем, не такая большая он шишка, чтобы все знать. После недавнего шторма сообщению Лунихина было нетрудно поверить, а удаленность названной им базы должна была объяснить фрицу, почему в ответ на свой запрос он вместо условного светового сигнала получил какую-то белиберду: здесь свои пароли, на острове Рингвассёй — свои, и это нормально. Как ни крути, а куда легче поверить в то, что разразившийся шторм пригнал в эти воды вспомогательное судно с острова, до которого от силы двести миль, чем предположить, что у ветра и волн хватило сил зашвырнуть русский торпедный катер за тысячу километров от базы на полуострове Рыбачий…

Дважды повторив свое сообщение, он перешел на прием.

— Приказываю лечь в дрейф, — потребовал немец. — Повторяю: застопорить ход, лечь в дрейф. При попытке приблизиться открываю огонь. Ваши координаты зафиксированы, помощь придет, ожидайте.

— Не понял вас, повторите, — сказал Павел, выключил рацию и дал полный вперед, безрассудно сжигая последние капли плескавшегося на дне баков горючего.

Мотор взревел, нос катера задрался, вдоль бортов выросли, поднимаясь все выше, пенные усы. Цели начали стремительно приближаться, вырастая на глазах, и уже можно было разглядеть стоящие на корме баржи железные бочки — несомненно, с тем самым горючим, в котором так отчаянно нуждался «триста сорок второй».

Сторожевик дал предупредительный залп, прямо по курсу море проросло пенными фонтанами разрывов. Павел отчаянно замигал сигнальным прожектором, а Захаров, следуя полученной инструкции, энергично замахал над головой извлеченными из собственного вещмешка бязевыми офицерскими кальсонами. Кальсоны были не совсем белые, но было нетрудно догадаться, что они означают белый флаг.

Еще один залп вздыбил море за кормой. Артиллеристы сторожевика брали катер в вилку. Немцы по-прежнему ничего не понимали, но у них был приказ охранять баржу, и они намеревались выполнить его с чисто немецкой пунктуальностью. Павел понял, что снаряды следующего залпа накроют их, в два счета пустив на дно, но дистанция уже позволяла вести прицельный огонь, и он кивнул рулевому.

Васильев круто положил руль вправо, и, как только катер выровнялся, оставив за кормой лес опадающих водяных колонн, старший лейтенант, давно рвавшийся продемонстрировать свои навыки владения пулеметом, открыл огонь — как и было условлено, не по сторожевику, а по барже.

Стрелком он оказался действительно неплохим. Рубка баржи взорвалась осколками выбитого стекла, две из стоявших на корме бочек загорелись. В дыму засуетились черные фигурки, и горящие бочки одна за другой кувыркнулись за борт. Захаров дал еще одну короткую очередь, и одна из этих фигурок, растопырив кривые сучки конечностей, последовала за бочками.

Катер счастливо уклонился от еще одного залпа и, описав дугу, взял прямой курс на баржу. Командир немецкого сторожевика, только что имевший отличный случай рассмотреть повстречавшееся ему неизвестное судно в профиль и безошибочно определить его тип, наверняка пришел к выводу, который ему старательно навязывал Павел: невесть откуда взявшийся русский морской охотник не безоружен и намерен, рискуя жизнью, во что бы то ни стало торпедировать баржу с ценным грузом. Этот незнакомый Павлу немец оказался отчаянным парнем и попытался до конца сохранить верность долгу: не прекращая палить из всех имевшихся на борту стволов, сторожевик поспешно выдвинулся вперед, на линию торпедной атаки, загородив собой баржу.

Павел отдал должное мужеству противника. Застигнутый врасплох и поставленный перед нелегким выбором немец смело принял вызов и пошел ва-банк — пан или пропал, или грудь в крестах, или голова в кустах. Это было именно то, что от него требовалось, и Павел, выжимая из старенького мотора все, на что тот был способен, удовлетворенно кивнул: поглядим, чья монетка упадет орлом кверху!

Новая цепочка разрывов выросла в опасной близости от правого борта. Рулевой заложил крутой вираж, не давая немецкому наводчику скорректировать прицел и одним махом кончить дело; Захаров, мертвой хваткой вцепившийся в рукоятки пулемета, с разворота дал длинную очередь. По размалеванной камуфляжными разводами броне сторожевика запрыгали искорки рикошетов, в рубке посыпались стекла, и немецкое судно неудержимо повело вправо, прямиком на баржу.

— Голову оторву! — свирепо прокричал Павел. — Рубку не трогать, убью!

Захаров откликнулся новой очередью. Вид у него был до предела лихой, и, несмотря на остроту ситуации, Павлу пришло в голову, что мальчишка сейчас наверняка воображает себя пулеметчиком легендарной буденновской тачанки: и с налета, с поворота…

Сторожевик выправил курс — кто-то перехватил штурвал, сменив убитого рулевого. На борту что-то загорелось, палубу начало затягивать густыми клубами черного дыма. Четко проинструктированный Васильев, во многом перенявший от своего бесшабашного командира манеру управления судном, проскочил под носом немецкого катера, где «триста сорок второй» уже не могла достать скорострельная зенитная счетверенка; по турели простучала пулеметная очередь, в воздух, вертясь, взлетело ребристое яйцо брошенной боцманом «лимонки», против света казавшееся черным, и взорвалось, окатив палубу вражеского судна шквалом осколков. Старлей дал еще одну очередь,