Морской штрафбат. Военные приключения - Сергей Макаров

«Заговоренный» вошел в неширокий просвет между немецким катером и баржей. Лунихин застопорил ход, отработал немного назад, гася инерцию, и подхватил автомат. По палубному настилу баржи бежал человек в матросском бушлате и стальной каске, держа поперек живота МГ с одетым в толстый дырчатый кожух стволом и коробчатым магазином. ППШ в руках Павла зло задергался, плюясь горячими гильзами, и немец упал на бегу, выронив за борт пулемет.

Теперь счетверенная зенитная установка была не страшна «триста сорок второму»: даже если бы он не находился в мертвой зоне, немец все равно не рискнул бы стрелять по нему из опасения попасть в баржу, которую так самоотверженно охранял. Старлей Захаров поставил точку в этом вопросе, ударив из пулемета по развернутой к катеру незащищенным тылом орудийной башенке. Павел видел, как, сломавшись в коленях, упал наводчик, а второй номер расчета сполз на палубу по броневому щиту, оставляя на нем широкую, влажно поблескивающую красную полосу. Хвалить энкавэдэшника за меткую стрельбу было некогда: Свищ уже ловко, как обезьяна, вскарабкался на борт сторожевика и, припав на колено, послал очередь из ППШ куда-то вверх. Оттуда трескуче откликнулся немецкий МП; Прокл Федотович, прижавшись щекой к прикладу и сощурив левый глаз, выстрелил одиночным, и убитый наповал немецкий матрос кувыркнулся через перила мостика.

Павел совершил рискованный прыжок через разделявшую катера полосу воды и повис, вцепившись обеими руками в ступеньку свисающего с высокого борта сторожевика трапа. У него за спиной снова часто и зло затарахтел спаренный «максим» Захарова, со звоном посыпалось стекло, и кто-то протяжно закричал. «Убью», — снова мысленно пообещал лихому пулеметчику Павел и взобрался на борт.

Ни на что не отвлекаясь, он устремился к трапу, ведущему на капитанский мостик. Краем глаза он заметил Свища, крадущегося с автоматом наперевес вдоль палубной надстройки. У него за спиной беззвучно распахнулась дверь, и высунувшийся оттуда немец поднял ствол автомата с явным и недвусмысленным намерением срезать моториста очередью от живота. Руки у Лунихина были заняты; понимая, что уже слишком поздно, он открыл рот, но крикнуть не успел: выскочивший откуда-то Ильин ударил длинной, на добрую половину диска, очередью, и испуганно обернувшийся на звук Свищ увидел только, как падает изрешеченное тело в торчащей кровавыми клочьями шинели. Ильин опустил автомат и пошатнулся; у него было лицо человека, которого вот-вот со страшной силой стошнит прямо на палубу. «Войско», — с оттенком горечи подумал Павел, отметив про себя, что сержанта Волосюка нигде не видно. Впрочем, ничего иного он от вертухая и не ожидал.

Дверь рубки оказалась заперта изнутри. Павел ударил по ней прикладом; в ответ протрещала очередь, стекло иллюминатора с силой вылетело наружу веером сверкающих брызг. Не тратя времени на переговоры, Лунихин просунул под ручку гранату, выдернул чеку и отскочил за угол. Сторожевик вздрогнул от нового взрыва, послышались частые шлепки сыплющихся в воду осколков, и покореженная, сорванная с петель дверь с грохотом поехала вниз по ступенькам железного трапа.

Пригнувшись, держа автомат наперевес, он нырнул в клубящийся тротиловый дым. Навстречу сверкнула бледная вспышка пистолетного выстрела, над ухом опасно свистнуло. Павел почти наугад ударил прикладом, и человек в капитанской фуражке со стоном упал на колени, выронив парабеллум и прижав ладони в перчатках к окровавленному лицу. В углу завозились; Лунихин, развернувшись всем корпусом, дал очередь от живота, послышался еще один стон, лязг ударившегося о стальную палубу автомата, и возня прекратилась.

— Хенде хох, сука! — не своим голосом закричал он, и владелец капитанской фуражки, по-прежнему стоя на коленях, послушно поднял руки в испачканных кровью перчатках. На рукаве блеснул шитый серебром капитанский шеврон; Павел выглянул в разбитый иллюминатор, но команда неплохо справлялась и без него.

Незаменимый Федотыч уже сидел в залитом кровью кресле наводчика и без лишней спешки, но и не мешкая разворачивал орудие вслед улепетывающей на всех парах барже. Скорострельная зенитка дала короткий залп, четыре ствола по очереди дернулись, плюнув косматым рыжим пламенем, и четыре разрыва дымными гейзерами взметнулись перед черным округлым носом тихоходной посудины. Баржа застопорила ход, и показавшийся на мостике человек замахал какой-то белой тряпкой.

— Культурная нация, — послышался откуда-то снизу слегка запыхавшийся голос Свища. — Нашему начальнику пришлось подштанниками махать, а у этих, гляди, чистое полотенце наготове! Будто наперед знали, ей-богу…

Павел дал малый вперед и свободной от автомата рукой завертел штурвал, направляя взятый на абордаж сторожевик к барже. Рация на консоли хрипела и улюлюкала; потом сквозь треск и завывания помех пробился далекий голос радиста.

— Кашалот, я Валькирия! Валькирия вызывает Кашалота! — по-немецки взывал он. — Что у вас происходит?

Павел сказал капитану сторожевика несколько слов, сопроводив их красноречивым движением автоматного ствола. Тот тяжело завозился, вставая с колен, на нетвердых ногах приблизился к рации, размазал перчаткой струящуюся из разбитого носа кровь, взял в трясущуюся руку микрофон и, перебросив тумблер, дрожащим голосом заговорил:

— Валькирия, я Кашалот. Атакован русским торпедным катером…

Дав ему договорить, Павел коротким движением ствола отправил пленного в дальний угол рубки и, высунувшись в иллюминатор, приказал команде тушить пожар на борту и готовиться к швартовке.

Глава 16

На обоих причалах подземной базы было людно, как на Александерплац во время большого праздника. Последняя из прибывших субмарин флотилии адмирала фон Ризенхоффа уже заканчивала швартовку; построенная в колонну по два команда предыдущей, слитно топоча грубыми матросскими башмаками, покидала пирс, направляясь в отведенный ей кубрик. Обтекаемые корпуса субмарин тускло поблескивали в свете сильных ламп, подвешенных на стальных решетчатых фермах, которыми был укреплен свод пещеры. Электрические огни дробились в черной воде каналов; украшенные изображением распростершего крылья орла черные боевые рубки радовали глаз военного человека полным единообразием. Субмарины стояли плотно, борт к борту и нос к корме, и при взгляде на это компактное скопище ощетинившегося стволами зенитных орудий смертоносного железа особенно остро чувствовалось, какая это сила.

На грузовом причале полным ходом шла разгрузка баржи, доставившей на базу боеприпасы. Там завывали электромоторы, звенели звонки, лязгало железо. Подвижная тележка кран-балки, похожая на ткущего сеть гигантского стального паука, с рокотом двигалась взад-вперед по направляющим; замасленные тросы, поблескивая, разматывались и снова наматывались на барабаны, извлекая из кажущегося бездонным трюма и перетаскивая на причал длинные черные тела торпед. Звучали тревожные отрывистые окрики, руки в испачканных черной смазкой рукавицах осторожно укладывали торпеды на вагонетки, и те по узким блестящим рельсам укатывались в подземное хранилище. На разгрузке трудились солдаты рабочей команды — негодный к несению строевой службы сброд, вид которого,