Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

Ораз мгновенно покраснел, потерялся и не нашел, что ответить, а она внимательно смотрела на него и ждала ответа. Наконец он пробормотал что-то невнятное, и снова наступило недолгое молчание. Опять оба они стояли и смотрели на воду.

— Ораз,— снова начала Дамеш,— я тебя никогда не спрашивала, но... скажи, что у тебя с Ажар?

Он не двинулся с места, даже не изменился в лице, хотя ему вдруг стало почему-то очень жарко и неудобно. -

— Ты же видишь сама,— ответил он тихо.— Ты же отлично видишь все, Дамеш.

Она кивнула головой и опять замолчала.

— А меня гы совсем забыл, Ораз?—спросила она вдруг.

Он вспыхнул, схватил руку девушки и прижал ее к сердцу. Тут она невесело вздохнула и легко освободила свою руку из его пальцев.

— Не надо, Оразжан,— сказала она с трудом.— Не надо, милый.

Ораз круто повернулся и зашагал прочь.

Вот он опять растерялся и ничего ей не сказал. Значит, снова будет мучиться, переживать, не верить ей, не верить себе, клясть себя за трусость и спрашивать: почему же, почему же, черт возьми, ты смолчал? Ведь недаром же она тебя спрашивает про Ажар. Теперь, может быть, никогда уже не подвернется тебе такой случай!

Так и случилось. Ночной разговор на мостике оказался действительно переломным. После него Дамеш стала даже как будто избегать Ораза. «Эх, дуралей, дуралей,— думал он про себя.— Прозевал, упустил, отдал

своей рукой другому. Вот теперь и кусай себе пальцы, дуралей...»

Но через неделю Дамеш окликнула его снова. Это было после работы в саду. Она долго смотрела на него (он чувствовал это) из-за окна, а потом вдруг откинула занавеску, высунула голову и крикнула:

— Оразжан, что ты там бормочешь? Стихи, что ли, читаешь?

Ораз, наклонившись над клумбой, старательно выпалывал сорную траву. Это была деликатная, тонкая операция, и проделать ее нужно было умеючи, не то вместе с соринками можно погубить и цветы.

— Да вот цветы спасаю,— сказал он, с трудом справляясь со своим голосом.—А то эта змея-повилика погубит их совсем. Эту резеду я нарочно рассадил под окном, у нее очень нежный запах. Ни один цветок так не пахнет, как она.

— Да? — Дамеш смотрела на него ласково и просто.—А на вид она вовсе не такая красивая, просто полевая травка и все.

— Она особенно хорошо пахнет вечером и утром,- сказал Ораз.— Вот сейчас... Понюхай!

Он протянул девушке несколько цветов. Она неподвижно стояла в окне, смотрела на него и улыбалась.

— И ты их сам посадил? Да, Оразжан? — спросила она.

Опять тот же печальный и ласковый голос, опять та же легкая, чуть лукавая улыбка, все совсем так, как тогда ночью на мостике. Казалось, голосом, взглядом, улыбкой она спрашивала его: ты ведь специально для меня посадил эти цветы под моим окном, да?

Ораз понял это и кивнул головой.

— Какой же ты умник,— сказала Дамеш, протягивая руку и беря у него резеду. Она поднесла цветы к лицу и- несколько раз всей грудью вдохнула их запах.

— Чудо, как хорошо! — сказала она.— Сейчас доставлю их в воду.

Она хотела отойти от окна, но вдруг замедлила, задержалась.

— Слушай, ты мне говорил что-то о варке стали, у тебя там что-то не ладится. Расскажи, в чем дело, поподробнее, может, я смогу тебе помочь?

Ораз отрицательно покачал головой;

— Вряд ли, ведь я еще и сам...

Тут вдруг с другого конца дома раздался крик:

— Дамеш, Дамеш, где ты? С тебя причитается, готовь суюнши! 1 — кричал старик Курышпай.

Вот уже три года, как Курышпай вышел на пенсию, но без дела дома он не сидел. Все свободное время разъезжал, навещая своих детей и проверяя, так ли они живут, не нуждаются ли в чем-нибудь. Хотя все его дети были уже многосемейные, имели своих детей, внуков и сами учили других, как надо жить, Курышпаю все равно казалось, что без него они обойтись не смогут. Уж слишком горячим родилось это поколение, шагает стремитель- . но, под ноги не смотрит, на гору так на гору, с обрыва так с обрыва —им все одно. Тактику, хитрый подход, обходной маневр они считают ловкачеством. Лет до сорока и сам Курышпай был таким — певец, джигит, первый красавец в ауле. Одно время он дружил с Токашем, и какие они тогда дела творили! А после гибели Токаша загрустил, задумался и чуть не десять лет просидел в своем ауле, никуда не показываясь.

Но в 1929 году его нашли старые друзья Саха Сага- тов и Ораз Жандосов. Оба они были коммунистами, оба занимали важные посты — один работал в обкоме, другой в укоме партии. Тогда Курышпай стал председателем союза батраков.

В 1933 году у Курышпая родился сын, и в честь председателя укома Ораза Жандосова он и сына назвал Оразом. Потом пошло всякое. Это были тяжелые годы, и Курышпай пережил их тоже тяжело.

С юных лет он пристрастился к песне. Отец его Қал- дыбай был знаменитым шорником, на всю округу он делал конскую сбрую и седла, но сын перенять его ремесло не захотел. Другое запало ему в голову. Однажды он пропал из дома и появился только через месяц. Пришел возмужавший, черный от загара, с сумкой за плечами. Оказывается, он познакомился с Джамбулом и целый месяц ходил с ним от аула к аулу: пел, играл на домбре. Был в ту пору Курышпай красив, статен и ловок. Девушки заглядывались на него. Так бы он и провел всю свою молодость певцом, бродягой и балагуром, если бы не несчастье.

Было это еще до революции. Вместе с дедом Дамеш— Жунусом — Курышпай участвовал в угоне косяка кобылиц у самого богатого бая губернии. За что попал в Сибирь. Вместе с ним угодил и его сообщник Жунус, их обоих выслали по этапу, а летом 1916 года, в самом начале восстания казахов против царизма, Курышпай снова появился в родных местах. Бежал из Сибири и Жунус. Он ушел в горы, и след его потеряли. Курышпай же был вскоре выслежен и схвачен. Его избили до полусмерти и бросили в тюрьму. Освободила его уже революция. Вместе с Сагатовым — отцом его приемной дочери — он устанавливал советскую власть в Семиречье и организовывал колхозы. Вступил в