Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

— Очень вкусно! А тебе не нравятся? — спросил смотритель, увидев, что сам парень не взял ни одного.

— Очень нравятся. У меня за домом каштановое дерево, они оттуда. Их в прошлом году много уродилось. Видели бы вы, как они выскакивали из своих колючих домиков! Да как же они могут мне не нравиться? — Парень счастливо улыбался, будто рассказывал про собственного сына.

— Какие крупные. Нечасто такие увидишь.

— Я своими руками отбирал.

— Сам?

— Да, Лао Ци такие любит. Вот я их и приберег.

— А обезьяний каштан у вас там встречается?

— Обезьяний каштан? Не слышал о таком.

Смотритель рассказал деревенскому парню об обезьянах, живших в горах. Когда их ругали и дразнили, они швырялись в обидчиков каштанами размером с кулак. Поэтому всякий, кто хотел каштанов, шел в горы и нарочно дразнил обезьян.

Рассказом об обезьянах смотритель расположил к себе стеснительного парня. Тот стал сыпать сведениями о каштанах. Рассказал о месте под названием Лиао, Каштановая лощина, и о том, какими прочными и удобными получаются рукоятки для плуга, сделанные из каштанового дерева… Парню требовалось выговориться, а раньше не получалось. Вчера, когда он приехал, всю ночь напролет кутили и курили опиум гости; он, ютясь на корме, пытался поболтать с Удо, но та спала как убитая. Молодой человек хотел обсудить деревенские дела с женой сегодня утром, но женщины заявили, что им нужно в город, на мост Цилицяо, возжигать благовония, и велели ему стеречь лодку. Ему казалось, что он просидел в этой лодке уже целую вечность, но никто не возвращался. Он сидел на корме и смотрел на реку; хотя все было для него в диковинку, это его лишь больше удручало. Он задремал, и ему приснилось, что паводок добирается до его деревни. Сколько же карпов попало бы в запруду — вообразить невозможно! Он нанизывал рыбу за жабры на ивовые прутья и оставлял сушиться на солнце. Пытался подсчитать их, но не успел: на лодку вдруг пожаловал гость, и вся рыба ускользнула обратно в воду.

Собеседник хорошо слушал, поэтому парень вывалил на смотрителя все, что берег для жены, раз уж выпала возможность поговорить.

Он поведал смотрителю о деревне, вспомнил о непослушном поросенке, которого прозвал Малыш, о каменном жернове, который недавно обточил и подогнал каменщик, что напомнило ему байку о каменщиках. После речь зашла о маленьком серпе, который потерялся, да так, что смотрителю нипочем было не догадаться:

— Вот скажите, не чудеса ли? Везде его искал, клянусь. Под кроватью, на притолоке над дверью, в сарае. Куда он пропал? Да он будто сам убежал куда-то. Из-за этого я обругал Лао Ци, а та сразу в слезы. Но серп так и не нашелся. А потом, ну точно проделки черта, — да он же, оказывается, спрятался в бамбуковой корзине для риса, что на балке висела. Шесть месяцев в пустой корзине — оголодал, должно быть! Покрылся там весь пятнами ржавчины, будто прыщами, маленький хитрец. Я гадал: как он смог залететь в корзину полгода назад? Она там только для красоты и висела. И вспомнил: я же стругал им клин, да порезался до крови. Вспылил, ну и отшвырнул прочь… Полдня его шлифовал в воде. Теперь он по-прежнему острый, такой, что режет плоть как бумагу. С ним надо осторожнее, а то можно до крови порезаться. Я еще не рассказал об этом Лао Ци. Вот она точно не забыла, как плакала и убивалась тогда. Нашелся он, ха-ха, в самом деле нашелся.

— Хорошо, что нашелся.

— Да, я так рад. Я ж все время думал, что это Лао Ци его уронила в ручей, а сознаться постыдилась. Теперь-то ясно, что она меня не обманывала. Обидел ее почем зря, тогда ведь я сказал: «Что значит найти не можешь? Вот как поколочу тебя!» Да я-то волю рукам тогда не дал, нет. Но напугал ее сильно. Она аж полночи проплакала.

— А ты им траву косишь?

— Как? Нет, что вы, он для другого. Это же маленький серпик для тонкой работы, а вы говорите — траву косить. Вот кожуру с батата счистить или флейту вырезать, это да. Такой маленький, стоил всего три сотни медяков, а выкован на славу. Каждый просто обязан иметь при себе маленький ножичек, правда?

— Конечно, конечно. У каждого такой должен быть, согласен, — отвечал смотритель.

Сочтя, что и правда встретил понимающего собеседника, молодой человек продолжил выкладывать все, что было на душе и за душой, даже поделился надеждами обзавестись ребеночком в будущем году, и прочими мыслями, о которых стоило бы вести разговоры с женой в постели. Парень говорил и говорил, уже не стесняясь приправлять речь крепкими словечками, пока, наконец, смотритель не поднялся, чтобы уйти. Молодой человек понял, что он даже не спросил имени гостя.

— Господин, а как вас же величать? Прошу, оставьте свою карточку. Я скажу им, что вы приходили.

— Просто передай, что приходил большой мужчина, вот в таких высоких сапогах. Передай еще, чтоб вечером гостей не принимали, потому что я приду.

— Чтоб не принимали гостей, потому что вы пожалуете?

— Так и скажи. Я обязательно приду. А еще я угощу тебя вином. Мы ведь друзья теперь.

— Точно. Друзья.

Смотритель похлопал парня по плечу своей мясистой ручищей и сошел на берег, а затем поднялся на следующую лодку.

После ухода смотрителя молодой человек стал гадать, кем же был этот здоровяк. Ему впервые довелось говорить с таким благородным человеком. Он вовек не забудет этого. Этот господин мало того что общался с ним сегодня, так еще и другом назвал, и выпить пригласил! Молодой мужчина предположил, что это, должно быть, один из постоянных клиентов Лао Ци. Та наверняка вытрясла из него немало денег. Парня накрыла внезапная волна радости, ему захотелось петь, и он тут же на мотив припевок из деревни Сыси тихонько затянул:

Речные воды разлились,

В запруду карпы собрались.

Величиной с сандалии,

Большие есть и малые.

Он ждал, но ни жена, ни остальные не возвращались. Он вспомнил изящество манер и речи большого господина, вспомнил его блестящие сапоги. Не иначе, такими красивыми их сделало самое лучшее масло горной хурмы. Вспомнил тяжелый золотой перстень, который стоил больше, чем он мог вообразить. Он не знал, чем его так привлекло это украшение. Вспомнил, как гость кивал головой,