Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин
– А звать-то как вас, лейтенант Ревуцкий?
– Василием Павловичем.
– Васей-Васильком? Какое весёлое имя, подумать только! – Капитан, рассматривая Ревуцкого, заулыбался ещё шире и добрее. – Ах ты, Вася-Василёк, – ласково проговорил он и крикнул, устремив свой взор в глубь подвала: – Старший адъютант, куда мы направим Василия Павловича Ревуцкого?
– В третью роту, товарищ капитан.
– Вот, слышали? Желаю успеха.
И только капитан проговорил эти слова, как всё в подвале, душно и густо пропахшем дрянным табаком, бензиновой гарью что есть силы чадящих самодельных ламп-коптилок, мышами, кислой прелью мокрых, развешанных возле горящей печки-«буржуйки» портянок, – всё в этом подвале пришло в движение и разом неузнаваемо изменилось. Тревожно зазуммерили телефоны, закричали, забубнили в трубки телефонисты, вбежал встревоженного вида сержант, ещё от порога протягивая капитану мелко исписанный листок бумаги, а следом за ним быстро, размашисто прошёл по подвалу артиллерийский офицер, и, пока комбат читал вручённую ему сержантом депешу, артиллерист стоял возле лейтенанта Ревуцкого, весь пребывая в нетерпеливом ожидании. К столу подошёл старший адъютант батальона, комбат как раз в это время кончил читать, кинул депешу на стол, а старший адъютант батальона, склонясь над картой, ткнул в неё пальцем и сказал:
– Вот здесь.
– Туда две пушки на прямую наводку, – сказал капитан артиллеристу. – Да побыстрее. – Потом он поглядел на адъютанта: – Девятому скажите, чтоб он беспрерывно контратаковал и улицу к утру мне вернул. Голову сниму за ротозейство. Впрочем, я сам всё это скажу ему. Пусть срочно соединят меня с девятым…
Про лейтенанта Василия Павловича Ревуцкого все позабыли. Он потоптался в смущении и одиночестве ещё немного возле обеспокоенного комбата и пошёл, тоже встревожась, в тот дальний угол, где разместились батальонные адъютанты и писаря и толпились связные из рот. Они уже получили пакеты и, засунув их за пазуху, подтягивали перед дорогой поясные ремни, надевали каски и поудобнее, посподручнее устраивали на себе гранаты и оружие.
– А что случилось? – спросил лейтенант, когда они вместе со связным третьей роты, таким же безусым молодым человеком, худеньким, с тонкой, мальчишеской шеей, голо и беззащитно торчавшей из ворота кургузой шинельки, и в каске, сползавшей на глаза, вышли из подвала на чистый, свежий воздух весенней ночи. Здесь, на разрушенной городской улице, были совсем другие, чем в подвале, запахи. Тут пахло битой щебёнкой, головешками пожарищ, порохом и шибко таявшим за день, а теперь прихваченным лёгким морозцем весенним снегом.
– Вы что сказали, товарищ лейтенант? – спросил солдат, поправляя каску.
– Я спрашиваю: что случилось? Почему все вдруг всполошились?
– Немец пошёл в атаку на правого соседа, – простодушно ответил солдат. – А у нас какой уж час пока тихо. – Он остановился, сделал лейтенанту знак, чтобы тот тоже стал, и, вновь поправив каску, сердито наподдав её ладонью так, что она вмиг взлетела на самый затылок, понизив голос до шёпота, сказал: – А теперь тикайте аж вон туда.
– Куда? – тоже шепотом спросил Василий Павлович.
– Аж вон до того угла. И зараз сигайте в окошко. А как вы сиганете, так и я авось заскочу.
– Стреляет?
– И не говорите как. Днём и не пройти. И не думайте, – запричитал связной. – Ночью ещё кой-как, меньше, но тоже все паляет разрывными, собака такая. Слышите, товарищ лейтенант?
Они прислушались. Разрушенный немецкий город, в котором третьи сутки шли беспрерывные, отчаянно жестокие бои, кутала весенняя ночная тьма, и её то тут, то там разрывали, вспугивали смутно-тревожные, зыбко и ярко мерцающие сполохи ракет и гулкие взрывы сразу непонятно даже и чего: то ли противотанковых мин, то ли гаубичных снарядов. И во всех концах города захлёбывались, заливались пулемёты. Вокруг тем не менее было одиноко и до тоски пустынно.
– Тикайте же, товарищ лейтенант, тикайте, – уже беспокойно, нетерпеливо прошептал солдат. – Пока у нас тихо, так мы, может статься, целёхонько добежим и с нами ничего такого не случится.
Василий Павлович Ревуцкий продолжал прислушиваться к незнакомым и колдовски тревожным для него, свеженького здесь человека, звукам ночной военной улицы: справа, как отметил он, и ракеты светили много чаще и ярче, и гул стрельбы там почти не стихал. Слышались даже крики: не то просили о помощи, не то отдавали команды.
– Тикать? – встрепенувшись, спросил он у солдата.
– Тикать скорейче, – прошептал тот.
Прицелившись к дому, на который указал ему связной, лейтенант вобрал в себя побольше воздуха и, сгорбатясь, быстро-быстро побежал через улицу, прямо к оконному проёму, подтянулся на руках, жарко, часто дыша, перевалился через подоконник и плюхнулся, больно ушибясь локтем, на кучу кирпичей.
Не успел Ревуцкий оглядеться, а связной, тоже шибко, как и он, затравленно дыша, уже сидел подле.
– А теперь пошли скорейче далее, а то он и туточки паляет минами, когда услышит, чёрт паршивый, – прошептал солдат.
2
И они вышли скорым шагом из дома, но уже через дверной проем и совсем в противоположную сторону, перебежали пустынный двор, миновали ещё несколько в пух и прах разрушенных домов и опять же через выбитое окошко ввалились в точно такое же, как и в начале их пути, заваленное битым кирпичом помещение. Здесь находился командный пункт роты. Солдат, быстро разобравшись в темноте, царившей тут, присел на корточки возле кого-то, сидящего на земле и боком прислонившегося к стенке, и прошептал:
– Товарищ старший лейтенант, вот вам пакет, и ещё со мной товарищ лейтенант до нашей роты.
– Лейтенант Ревуцкий прибыл… – четко и громко провозгласил было, взяв под козырек, Василий Павлович, но тот, что сидел в темноте возле стены, взмахнув рукой, хрипло выдохнул:
– Садись! Заткнись!
И лейтенант, подчиняясь этому властному сиплому возгласу, быстро присел рядом с солдатом на корточки. И вовремя: сразу несколько светящихся пуль весело, пчёлками вжикнуло над его головой.
– Что ты орёшь? – зашипел старший лейтенант. – Тут немцы кругом чуть не на головах сидят, а ты орёшь с такой радостью, словно дружка на базаре встретил.
– Виноват, не знал я, виноват, – поспешно прошептал Василий Павлович.
Помолчали.
– Курево есть? – уже совсем по-другому, мирно и доброжелательно прошептал старший лейтенант.
Лейтенант Ревуцкий ещё не знал, что тоже разговаривает с ним первый и последний раз. Однако если капитана комбата он всё же успел в подвале кое-как рассмотреть, то командира роты не увидел вовсе. Узнал лишь, что ротный находится в звании
