Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин
Даже Юрьев, и тот, обнимая Токаша, сказал только: — Ну, счастливый ты...
Часть вторая
Глава 1
Рано пришла в этом году весна в Семиречье. Первый признак ее — сырая, мягкая, будто шелковая, мгла; по утрам она сползает с вершин Ала-Тау и повисает над городом. А когда взойдет из-за гор солнце и мгла рассеется, станут видны во фруктовых садах красноватые, как угольки, точки— первые робко распускающиеся цветы. С каждым днем их больше и больше, они пестреют, переливаясь перламутром, и уже куда ни глянешь — всюду цветы: бело-розовые, сине-голубые, всевозможных оттенков.
Токаш стоял на вершине пологого холма за Головным арыком и любовался весенним великолепием. Все еще не верилось, что тюрьма позади. Все еще по ночам мучили Токаша кошмарные сны. Проснувшись, он сразу же шел за Головной арык, на высокий бугор, чтобы насладиться свежестью утра, освободиться от тяжелых воспоминаний. Но не всегда это удавалось. Вот журчит в арыке чистейшая, как слеза, вода; прислушаешься — будто песня жаворонка, а задумаешься — монотонное журчание ее навеет грусть и даже страх: вспоминается однообразие тюремных дней и ночей.
На этом холме произошла стычка, с которой все началось. Токаш сказал себе: «Сабля вынута...» Потом схватки с врагами, тюрьма и вот—свобода. Что же дальше?
Токаш сел на плоский камень и задумался.
Сят вчера уехал в свой аул. Наверное, уже доехал. Сегодня вместе с домочадцами и родными отпразднует свое освобождение. Еше бы — на старости испытать такие мучения! В последнее время он совсем было пал духом. Частенько обращал взоры к небу, молил бога, говорил об Ибраиме Джайнакове... Да, старика не надо терять из виду. А Курышпай!.. Эх, Курышпай, Курышпай— джигит из всех джигитов! Этот благодушествует у домашнего очага возле своей Халимы... О Сахе ни слуху, ни духу, не показывается и Жунус. Вчера Юрьев говорил, что Саха намеревался съездить в горы, разыскать там отца. Может быть, он туда и уехал?
Токаш с горечью должен был заключить, что его друзья разобщены, каждый занялся своими личными де лами. А время беспокойное...
Накормленный досыта беркут, говорят, не станет охо титься за зверем. Как бы друзья Токаша не уподобились такому беркуту! Они, видно, думают, что теперь можно наслаждаться свободой. Понимают ли они, в чьих руках находится власть? Сейчас ухо и глаз надо держать востро, иначе — только и видели свободу, снова в юрту Акбалтыр вломится беда и схватит Токаша за шиворот.
Токаш встал и быстро пошел в город. Дома за накрытым столом ждала мать. Хозяин квартиры Эрмиш был уже на работе, жена его ушла на базар. Токашу не хотелось чаевничать одному, без компании.
— Мама, ты собираешься ехать в аул? — спросил он.
Акбалтыр не сводила с сына глаз. Она смотрела на него с великой радостью.
— Да, родной мой, всемилостивый аллах внял мне, мои горькие слезы не зря были пролиты: желание мое исполнилось. Теперь я думаю вернуться в аул. — Акбалтыр налила в чашку густого крепкого чаю и спросила тихо: — Светик мой, скажи, правда ли это, что царя нет, совсем нет?
Токаш рассмеялся.
— Да, правда. Недаром народ его называл кровавым царем. Одно имя его наводило страх на простых людей. Вот вам даже не верится, что царя нет. Если бы царь сидел на троне своем, разве могли бы мы спокойно распивать чай?
— Кто же теперь будет править народом?— быстро спросила Акбалтыр.
— Власть оказалась в руках богачей. Таких, как Джайнаков...
— А тебя снова не арестуют? — встревожилась мать.— Ведь ты не из богатых.
Токаш хотел было ответить: «Возможно», но воздер жался, не желая преждевременно огорчать мать, засмеялся наигранным смехом.
— Нас ведь много, мама. Всех нельзя арестовать.
— Как сказать, светик мой,— покачала головой Ак- балтыр,— не все тут понятно, и сердце не на месте... Я спросила у тебя неспроста: мне хочется подыскать тебе невесту, хочется, чтобы ты женился, порадовал меня на старости лет...
Он только теперь понял, что поступил опрометчиво, сказав о возможности спокойно пить чай. Как объяснить матери, что время сейчас тревожное трудное и с женить бой надо подождать. Ведь он сам только что успокаи вал ее!
— Мне кажется, еще рано, мама.
— Кому? Тебе, что ли? Как можно так говорить? Ско ро тридцать лет, а ты все еще холостяк. Нет, голубчик мой, приезжай в аул и устроим свадебный пир.
— Сразу свадебный пир? — удивился Токаш, радост но блеснув глазами.— Разве Айгуль вернулась?
— Айгуль — в Китае. Всю жизнь что ли ее ждать? Да и жива ли она, кто знает...
Токаш отвернулся к окну, помрачнел. Слова матери больно кольнули сердце. Он раньше и мысли не допус кал, что мать может быть такой черствой, сказать так об Айгуль. Нет, Токаш унесет образ Айгуль с собой в могилу...
Акбалтыр ласково тронула плечо сына.
— Светик мой, ты, вижу, обиделся на мои слова. Что же делать, видно так было угодно аллаху. Ты не сочетал ся браком с Айгуль, и тебя ни бог, ни люди не осудят.., Тут есть одна девушка, когда ты был в тюрьме, она час то помогала нам. Очень приглянулась мне.
Мать помолчала, ожидая, что Токаш, может быть, спросит: «Кто она такая?» Токаш чувствовал, каких слов ждет мать, и нарочно ничего не сказал.
— Она — дочь знатных родителей. Сама красавица. Чего еще искать?
Токаш нахмурил брови — верный признак того, что сердится. Акбалтыр поняла его и стала разливать чай. Разговор так и остался незаконченным.
Вечером Токаш сходил на собрание в недавно открытый «Дом свободы». Вернулся еще более хмурый, чем-то недовольный. Акбалтыр этого не заметила, она радостно сообщила:
— Приходила Бикен поздравить тебя. Она долго жда ла и только недавно ушла домой!
— Какая Бикен?
— Светик мой, разве ты забыл Бикен? Она дочь этого богача Кардена. Умница такая и с добрым сердцем — умудрялась посылать тебе передачу в тюрьму.
Токаш вспомнил:
«А, добрая «ласточка»! Да, умна и хитра: нелегко передать в тюрьму передачу. Отзывчивая, щедрая душа, с богатого стола — бедному джигиту, томившемуся в тюрьме... гм!.. Чем отблагодарить ее за такую помощь и благородство? Если верить матери, лучшей
