Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

— Закир Исабаев, вы узнаете эту нагайку?— спро­сил Загоруля., показывая Закиру его камчу.

— Это моя нагайка.

— Мы знаем, как она попала в руки Бокина. Скажи­те, откуда вам известно, что эту нагайку Бокин обронил перед окном атамана Малышева?

— Эй, пес, сколько тебе заплатили, чтобы ты ответил ложью на такой вопрос?—Курышпай вскочил, но солдат толчком усадил его на место. Председательствующий побренчал колокольчиком.

— В ту самую ночь мы возвращались из села Бого­родского и заночевали в Каскелене. Мой кучер вышел на двор покормить коней и все видел своими глазами.— За­кир указал на сидящего рядом с ним чернявого, рябого мужчину. Тот с готовностью поднялся со своего места.

— Вы подтверждаете, что сказал Закир-аксакал?

— Конечно!—ответил рябой.

Председатель суда вызвал Токаша. Но Токаш не рас­слышал своей фамилии. Он видел, что судьи страшно спешат скорей покончить с процессом. Кто подгоняет их?

Снова председатель суда назвал его фамилию. Токаш встал, звякнув кандалами, произнес твердым голосом:

— Виновным себя не признаю. Об этом я говорил и на предварительном следствии.

— А кто стрелял в меня? Кто взбудоражил все насе­

ление, кто поднял бунт?— выкрикнул, не выдержав Ма­ лышев, хватая руками забинтованную голову.

Судья для порядка тряхнул колокольчиком.

— Господин атаман, вам слово будет предоставлено!

Токаша так и подмывало дать бой атаману. Сейчас он смотрел только на атамана, но видел больше: горит аул, люди с воплями бегут, куда глаза глядят. Атаман взма­хом руки отдал приказ пулеметной команде. Пули сып­лются градом... Возле охваченной пламенем юрты лежит мальчик, лицо его залито кровью.

— Да, были совершены страшные преступления, и за них перед судом сегодня должен был отвечать не я, а вы...— Токаш указал на Малышева Вы предали огню и мечу беззащитное население — женщин, детей, стариков!..

Председатель суда опять взялся за колокольчик. Но Токаш не посмотрел в его сторону, продолжал, взмахи­ вая рукой,— кандальный звон заглушал жалкое звяка­ нье судебного колокольчика.

— Атаман Малышев ограбил казахское население и разбогател. И если он не получил заслуженной кары от рук повстанцев, то ради справедливости суд должен был сегодня приговорить его к смерти. Но суд, я знаю, этого не сделает. Разве это суд!?

Члены суда, как по команде, вскочили с мест, предсе­ датель крикнул раздраженным голосом:

— Прекратить!

Но Токаш не обратил внимания на его истеричный выкрик. Он видел, что слово его разит метко, подобно острой пике, и глаза его отыскивали новые цели. Вот сидит Загоруля; бледный, прикусив губы.

— Этот помощник прокурора!—Токаш тяжело под­нял обе руки, закованные в железо.— Он — палач, давно потерявший облик человеческий!.. Он брал от казахских баев крупные взятки, скрывал их преступления.

Председатель суда тряс колокольчиком, что-то гово­рил, силясь перебить Токаша, заглушить его слова. То­каш повысил голос:

— Этот выставленный вами свидетель, Закир,— зло­дей, предатель!

— Заткните ему рот, заткните!— крикнул Закир.

— Прекратить! Это безобразие...

Открылись двери, послышался топот ног. Полицей­ ские выталкивали кого-то. На дворе шум усилился.

Возле крыльца Юрьев сказал Сахе:

— Токаш там кроет всех подряд. Молодец!

Саха побледнел: что же это? Токаш сам идет на смерть!

— Считай, что теперь все пропало,— повесил голову Саха.

—Токаш правильно делает. Еше не все потеряно! — Юрьев оглянулся вокруг. Тут толпились казахи, уйгуры, русские, живущие в пригородных селениях, рабочие шер­стомойки и табачной фабрики. Приехало много родст­венников Сята; они в огромных, надвинутых на лоб, шап­ках дулатовского покроя.

Никого не пускали в зал суда. И разговор шел о том, что там делается.

— Ах, бог ты мой, о чем ты тут толкуешь?

— Говорят, Токаш там устроил перепалку...

— Бог ты мой, с кем же он?..

— С кем же? С судом, конечно...

— Перестань, пожалуйста! С судом!.. Не мели вся­кой чепухи!— раздавались недоверчивые голоса добро­желателей Сята.

— Эй, что сгрудились возле окна, отойдите!

— Дальше отойдите, стрелять буду!

Конвоиры кричали Юрьеву, пытавшемуся заглянуть в окно. Он не отошел. Подобные окрики — для него не новость. В Сибири, на Нерчинском руднике, Юрьев на­слушался их вдоволь. Сейчас он даже не взглянул на конвоиров. Беспокоила одна мысль: Березовского все еще нет. Почему он запоздал? Из Ташкента прислал один человек. Говорят, привез интересную новость. Бере­зовский намеревался пойти к нему. Может быть, он к нему и пошел?..

Но почему вдруг зашумели люди? Вывернув из-за уг­ла Торговой улицы, бежал во весь дух подросток. Он махал рукой, в которой белел листок бумаги, и что-то кричал. Из ворот высовывались люди, переспрашивали мальчишку, но он не задерживался, бежал прямо к зда­нию суда...

Юрьев узнал подростка. Это был Егорка-почтарь... Он бежал и повторял только два слова:

— Телеграмма! Царь! Телеграмма!..

Все повернулись к нему.

— Что он говорит?! Царь?

— Очумел, что ли?

— Помоги нам, милосердный аллах!

— Направляй всегда, аллах, раба твоего на правед­ный путь!

Егорка подбежал,— глаза выпучены, па лице — не то радость, не то страх.

— Телеграмма! Царь свергнут с престола!

Все затихли, как громом пораженные. Во сне это или на­яву? Как же небо держится на месте, не разорвется? По­чему тишина? Почему никто ни с места? Царь свергнут?! Нет, это — ложь! Кто может свергнуть царя, ставлен­ника самого бога?

Юрьев, расталкивая еще не очнувшихся людей, схва­ тил Егорку, который чуть не проскочил в здание суда.

— Дай сюда телеграмму!

Егорка старался было увильнуть, но Юрьев вырвал из его рук телеграмму.

— Мне велено доставить председателю суда! — чуть не плакал мальчишка.— Отдайте!..

— Подожди! Я прочту и потом верну.

Юрьев громко прочитал телеграмму:

«Николай второй отрекся от престола...

Стражники у входа в зал суда разинули рты и словно окаменели; у одного с грохотом упала винтовка. Мимо них в зал суда повалил народ.

— Ура! Царь свергнут!

Загоруля, вытащив револьвер, дал подряд несколько выстрелов — с потолка посыпалась сухая глина, запахло пороховым дымом. Члены суда хватали со стола бумаги. Нажимая друг на друга, с криком и шумом люди рвались в зал. Стиснутый со всех сторон атаман Малышев пытал­ся вытащить револьвер.

— Это смута! — кричал он, но сбитый с ног рухнул, исчез в толпе.

Группа джигитов во главе с Юрьевым, пробилась к Токашу. Никто из охранников и не подумал остановить их. Тут же Токаша, Курышпая и Сята освободили и вы­несли на