Наступило утро - Зеин Жунусбекович Шашкин
На вершине Алатау лежит толстый слой льда. Летом он тает и питает русло Алматинки. Но если в горах пойдет теплый дождь, лед начнет так быстро таять, что вода хлынет потоком. Это и случилось несколько дней назад. Произошло стихийное бедствие.
Слова Сагатова были понятны старикам. Но все же... Что скажет мулла? Он объяснял иначе.
Сахе с трудом удалось убедить казахов вернуться на старое пепелище. Он сам поехал с ними и прожил в ауле несколько дней. Глафира в это время работала в Тал- гаре.
Саха сидел в волостном комитете партии и ждал секретаря. Вошел казах в изношенном халате, подпоясанный голубым кушаком. Он нерешительно огляделся по сторонам и робко протянул Сагатову сложенную вчетверо бумажку.— Что это?
— Постановление. Мы образовали ячейку в ауле Сары-Озек. Теперь мы все коммунисты.
— Как все?
— Так, все мужчины в ауле. Все до одного!
— А кто же за вас поручился?
— Мы ручались сами друг за друга!
Саха помолчал, с любопытством разглядывая казаха.
— Разве у вас в ауле все бедняки?
- Да.
— А почему вы решили вступить в партию?
— Нам сказали: «Коммунистам в первую очередь дают землю и скот».
— Только поэтому?
— Хотим помогать советской власти!
Намерение огульным порядком вступить в партию встревожило Саху. Он вспомнил: секретарь волостного комитета говорил ему о своем таланте вовлекать бедноту в ячейки.
Саха взял постановление и сказал:
— Волостной комитет разберется!
Казах приложил руку к сердцу, поклонился и ушел удовлетворенный.
На другой день в волком приехал другой казах, тоже с бумажкой.
— Откуда? — спросил секретарь комитета,
— Из Сары-Озека!
Саха насторожился,
— Что это?
— Постановление,
— О чем?
— Мы устроили в ауле коммунистическую ячейку.
— Вчера же привезли постановление? — удивился Саха.— Зачем второй раз?
— Та ячейка байская. Мы в нее не пошли. Мы бедняки!
А вечером прискакал третий гонец из Сары-Озека, привез еще новое постановление и объяснил:
— Те две ячейки создали баи. У них идет родовая борьба. А вот наша — самая бедняцкая... Бедней во всем Джетысу нет!
Сагатов созвал членов бюро волкома,
— Кто это загоняет людей насильно в партию? — спросил он.
Члены бюро молчали. Пока Саха говорил, секретарь тихо поднялся и попросил своего соседа — председателя волисполкома:
— Веди заседание вместо меня. Я сейчас;
Стали искать виновника огульного приема казахов в партию. Один из членов бюро подал голос:
— Это маневр самих баев!
Другой робко пояснил:
— Секретарь укома говорил: чем больше коммунистов, тем лучше!
Тут Сагатов заметил отсутствие секретаря. Куда он делся? Окно было открыто. В глубине сада кто-то копошился —• то присядет, то выпрямится.
Он тихо спросил у председателя волисполкома:
— Кто это?
— Секретарь.
— А что он делает там?
— Молится!..
— Что-о?!
Один из членов бюро охотно сообщил:
— В уборной у него стоит медный чайник для обмывания перед намазом.
— Как вы это терпите? — возмутился Саха.
— Разве коммунист не может верить в бога? — спросил председатель волисполкома. В голосе его прозвучало искреннее изумление с явным оттенком негодования.
Секретаря волкома Саха решил немедленно исключить из партии...
Глафира Алексеевна открыла больницу в Талгаре. Из Алма-Сая привозили раненых — тяжелых сразу же отправляли в город, легких оставляли лечить на месте. Круглые сутки Глафира не выходила из больницы.
Когда приехал Сагатов, он не узнал ее. Она похудела, под глазами появились синие круги.
— Ну почему ты так мучаешь себя? — не удержался Саха от упрека.— Глаза совсем провалились.
— Пустяки. Я просто не высыпаюсь.
В эту минуту в палату внесли на самодельных носилках мальчика. Саха хотел уйти, но Глафира удержала:
— Подожди, пойдем вместе!..
Она многозначительно посмотрела на носилки, давая понять, что ей еще придется поработать.
— Как тебя зовут, джигит? .
— Айдар! — тихо ответил мальчуган. Лицо его исказилось от боли.
— Очень красивое имя...
Сагатов следил, как Глафира тонкими пальцами проворно развязала бинты и отбросила шину. .
— Надо наложить гипс.
— Перелом?
— Да. Еще день, и было бы поздно. Ноги срослись бы криво... Ну, Айдар, не унывай... Станем тебя лечить, поправишься, вырастешь, и девушки не будут дразнить тебя кривоногим.
От слов Глафиры веяло душевной теплотой. Она шутила с больным, а неутомимые руки незаметно делали свое дело — обкладывали ногу гипсом.
Не успела Глафира закончить перевязку, как к воротам больницы прискакал на взмыленном коне всадник.
— Сагатов у вас? — крикнул он сиделке, не слезая с седла.
— Какой Сагатов? Здесь сейчас больница...
— Секретарь обкома. Сказали, сюда пошел...
Услышав в открытое окно этот разговор, Саха торопливо вышел на крыльцо.
— Кому здесь нужен секретарь обкома?
— Товарищ Сагатов? Я — сотрудник Чека. В Кастеке заваруха... Второй день идет бой...
— Кто вас послал?
— Басов.
Через несколько минут Саха с Глафирой мчались в Верный.
Глава двадцатая
Рыбак рыбака видит издалека. Фальковский понял, что Сотников как раз тот человек, на которого можно положиться в серьезном деле. К нему прислушивается казачья верхушка, припрятавшая на всякий случай винтовки, шашки и даже пулеметы. Осторожный землемер не слишком часто, но охотно заглядывал к хорунжему. Вот и сегодня он завернул к Сотникову. '
— Киргизы так говорят,— сказал Фальковский, переступив порог,— первый день гость — радость, второй— беспокойство, а третий — бедствие. Может, я уже бедствие...
— Нет, зачем же, вам всегда рады!
Хорунжий, как обычно, пригласил землемера к столу, на котором немедленно появилась принесенная с погреба запотевшая бутылка с самогоном. Фальковский пить отказался, не откладывая, приступил к делу.
— Каменный поток в районе Айна-Куль погубил мно го скота,— сказал он.— Идет слух: будут отбирать коров у русских и передавать беженцам.
— Брехня!
— Не думаю. В облземотделе составляют списки зажиточных.
— Пусть только попробуют. Руки коротки...
Фальковский нащупал самое чувствительное место хорунжего. Сотников имел четырнадцать дойных коров.
— Забыли они Беловодье,— сказал он, и в глазах его вспыхнули огоньки ненависти.— Можно напомнить будет...
— Страшная политика! — заговорил Фальковский, вытирая платком вспотевший лоб.— Национализация, социализация, конфискация. Все сводится к одному: чтобы человека нищим сделать.
