Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

и женщины, распевая песни, встречались в глубоких горных пещерах или у воды; под солнцем или луной, рано или поздно, они узнавали друг друга и занимались тем, чем могут заниматься только самые близкие люди. При существовавших обычаях неумение петь для мужчины считалось позором. А женщине, не умевшей петь, нельзя было и мечтать о, хорошем муже. Открыть свое сердце любимому человеку помогали не деньги, не внешность, не знатное происхождение и не притворство. Сделать это могла только искренняя, наполненная страстью песня. Не все песни были бодрыми и веселыми. В них могли быть печаль, гнев, боль, слезы, но песня всегда должна была выражать истинные чувства. Влюбленная птица не может не петь. На человека, которому не хватает смелости признаться в любви, и в другом деле нельзя положиться — такого человека достойным не назовешь!

Может быть, Лунчжу недоставало умения выражать в песне свои чувства?

Нет, вовсе нет. Все песни Лунчжу считались образцовыми. Мужчины и женщины, клявшиеся друг другу в любви, подражали Лунчжу. Когда песни одного человека оказывались хуже песен другого, первый говорил победителю, что тот наверняка учился пению у мастера Лунчжу. Всякий узнавал его голос. Но ни одна девушка не решалась ответить на песню Лунчжу. Все, в чем он доходил до совершенства, лишь отдаляло его от любви. Песни его были слишком хороши, и это становилось причиной его неудач.

Некоторые действительно обучались у мастера Лунчжу искусству пения, это правда. Если его слуги или другие молодые люди, добиваясь симпатии девушки, не находили в своем сердце слов для песни, если любовь сжимала их горло так, что невозможно становилось петь, они приходили за советом к Лунчжу. Тот никогда не отказывал. Благодаря его советам многие молодые люди обрели свое счастье, многие сумели добиться искренней благосклонности красивых и искусных в пении женщин, каковых было немало. Но сам учитель пения оставался лишь учителем пения. Ни одной молодой женщины так и не оказалось среди его учеников.

Лунчжу был львом. Только называя его так, можно было объяснить его одиночество!

А что молодые девушки? Их уводили овладевшие начатками пения и научившиеся исполнять несколько песен мужчины. Любая женщина понимала, что рассчитывать на сильную мужскую страсть это глупо. Поэтому девушки предпочитали, как говорится, продавать товар по сниженной цене, а не придерживать дома. Вот и оставалось лишь ждать, что когда-нибудь среди молодых телочек найдется та, что не побоится льва.

Каждый день Лунчжу утешал себя этой мыслью. Но не будем сразу рассказывать всю историю. Прежде чем зарастет вход в пещеру у моста Цилян, возможно, Лунчжу все же посчастливится встретить ровню!

2. Об одном событии

Ночь песен и плясок под луной в большой праздник середины осени Чжунцюцзе осталась далеко позади. В прошлое ушло и одиночество, предшествовавшее наступлению праздника. Стоял сентябрь. Хлеба убраны. Плоды тунгового дерева собраны. Сладкий картофель выкопан и спущен на хранение в погреба. Зимние куры уже высидели яйца, вот-вот появятся на свет цыплята. Изо дня в день стоит ясная погода, ярко светит солнце. На улице тепло и приятно. Девушки с граблями и корзинами поднимаются по склонам собирать траву. Отовсюду несутся звуки песен. Во всех горных пещерах влюбленные сидят бок о бок на ложах из соломы и разбросанных полевых цветов — или засыпают на них, голова к голове. Этот сентябрь был даже лучше весны.

В такое время Лунчжу становилось еще тоскливее. Пойти на прогулку, поохотиться на горлиц? Но как выйдешь из дому, отовсюду доносятся звуки песен, и не избежать случайных встреч с влюбленными парами. Потому Лунчжу не решался выбраться наружу.

От нечего делать Лунчжу целыми днями сидел дома и точил нож: готовил к зиме, чтобы с наступлением сезона снимать с леопардов шкуры. Нож был драгоценностью Лунчжу, его другом. Скучающий и мрачный, Лунчжу любил этот необыкновенный нож — «провожу по нему рукой много раз в день, не променяю его и на пятнадцать девушек»[64]. Лунчжу точил его, натирая маслом, на небольшом камне. И теперь нож сверкал так, что в его блеске даже ночью можно было увидеть человека. Он был до того острым, что стоило положить на его лезвие волос и легонько подуть, как тот распадался на две части. Но Лунчжу продолжал точить нож каждый день.

В один погожий день, когда природа будто нарочно старалась помочь молодым людям встретиться и устроить «гуляния на природе», желтое-желтое солнце ярко освещало деревню, а Лунжу, по обыкновению, сидел дома и точил нож.

Лицо его было сурово. Сжатые губы, вытянутые в нитку, свидетельствовали об отвращении, которое он испытывал к подобному существованию. Лунчжу прислушивался к высоким звукам девичьих песен, раздававшихся далеко за фортом, и посматривал на небо. Желтое солнце согревало его почти весенним теплом. В безбрежном синем небе пролетали стаи диких гусей, выстроившихся клином или в линию. Лунчжу безразлично смотрел на них.

Что же погрузило его в такую тоску? Байэр, Упо, Лоло, Хуапа, Чанцзяо… К его состоянию были причастны каждая девушка и каждый молодой человек, принадлежавшие к этим древним родам. Женщины, выбирая любовь своей жизни, отказывались от совершенного во всех отношениях человека. С точки зрения богини Венеры, это было позором для любви как таковой; кроме того, это было предзнаменованием упадка и скорой гибели народа. Женщины перестали сходить с ума от любви, разучились следовать велению своего сердца, добровольно отказались выбирать себе человека, который им больше всего нравится. Одним словом, и род Байэр, и род Упо, и другие — все они бесполезны, ни на что не годятся и, совершенно очевидно, они стали похожи на самый большой народ — ханьцев.

Лунчжу точил свой нож. К нему подошел низкорослый слуга. Он опустился на землю перед хозяином и обнял его ноги.

Лунчжу скользнул по нему взглядом, но ничего не сказал, а издалека вновь донеслись звуки песен.

Слуга, поглаживая ступни Лунчжу, тоже хранил молчание.

Лунчжу запел песню без слов, в мелодии которой строгость смешивалась с любовью, и к ним добавлялась нотка возмущения. Потом сказал:

— Коротышка, ты опять за старое!

— Хозяин, я ваш слуга.

— Неужели ты не хочешь стать мне другом?

— Мой господин, мой бог, я склоняюсь перед вами. Кто осмелится встать с вами вровень? Кто решится перед прекрасным лицом Лунчжу сказать, что тоже хочет счастья? Кто не хочет сделаться рабом или рабыней Лунчжу? Какая…

Топнув ногой, Лунчжу попытался остановить льстивые речи коротышки, но тот успел досказать: — Какая женщина посмеет мечтать о любви к Лунчжу?

Покончив с восхвалениями, слуга поднялся. Встав во весь рост,