Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин

– Ну и хитёр ты!

– Стар, потому и хитёр.
– Давай я трохи покопаю, – говорит Иван, берясь за лопату.

– Хватит, – старшина оценивающе осматривает яму. – Можно уже закапывать.

Я сижу на нарах, гляжу, как Лисицын и Иван топчутся посреди блиндажа, утрамбовывают песок. Сзади меня останавливается незаметно вошедший Станкович.

– Чем вы тут заняты? – вдруг спрашивает он.

Я хочу доложить, но он перебивает меня, садится рядом на нары. Я объясняю:

– Пол делают плотнее.

– Что-то вы хитрите, – говорит Станкович, оглядываясь. – Впрочем, это ваше дело, только пол вам скоро будет не нужен, я так думаю.

– Завтра? – спрашиваю я, понимая, о чём он говорит.

– Догадливый какой! – смеётся он.

Мы выходим из блиндажа, садимся на пни невдалеке от входа, он рассказывает: наступление назначено на послезавтра, на восемь часов утра. После сорокаминутной артобработки переднего края в дело вступает пехота: два стрелковых батальона пойдут на Матвеево с флангов. Как только Матвеево будет занято, я со своей ротой вхожу и освобождаю занявшие его стрелковые батальоны, чтобы они могли развивать наступление дальше, на другие укреплённые узлы немцев, вправо и влево от Матвеево.

Станкович начинает расспрашивать, всё ли у меня готово к этому, а я, отвечая, думаю: «Вот и кончилось наше сидение в оврагах. Немцы-то даже ни разу и не сунулись к нам. Очень всё благополучно обошлось, как говорят, без скандала…»

– Чему ты улыбаешься? – спрашивает Станкович. – Рад, что от оврагов легко отделаешься? Ты ещё до послезавтра доживи. Гляди, как бы тебя немцы самого не утащили.

– Доживём, – отвечаю, – доживём. Не утащат!

Когда я полчаса спустя, отдав необходимые распоряжения старшине, возвращаюсь на передний край, меня обгоняет зелёный, весь в пятнах камуфляжа, автофургон и сворачивает в лес. Это опять прибыла агитмашина. В кабине рядом с водителем сидит майор Гутман. Увидев его, я отворачиваюсь, чтобы не встречаться с ним глазами.

14

В эту ночь Макарову нездоровилось, он лежал, кутаясь в шинель, на нарах возле печки. Мы с артиллеристами играли в домино. На переднем крае шла обычная ночная перестрелка, везде было спокойно, только против Лемешко фашисты вот уже час не стреляли и не светили.

– Внимательнее посматривай, – говорил я, то и дело соединяясь с Лемешко по телефону. – Сам свети чаще.

– Посматриваем, посматриваем, – отвечал он.

Ночь была тёмная, душная. Неслышно наползла туча, пошёл дождь. Вдруг за окном ухнуло раз, другой, сверкнуло белым светом.

– Гроза, – сказал новенький артиллерист, покосившись на окошко.

– Чёрта лысого! – прислушиваясь, отозвался Веселков. – Снаряды.

Мы перестали играть. Да, это были снаряды. Вот один из них разорвался где-то над головой, блиндаж встряхнуло, с потолка посыпалась земля. Шубный защёлкал рычажками коммутатора, захрипел, вызывая взводы.

Отозвались все, кроме старшины Прянишникова: должно быть, перебило провод.

Снаряды ложились густо. По взрывам чувствовалось, что стреляют из орудий разных калибров. Беглый огонь, который вели фашисты, был сосредоточен по взводу Лемешко, КП роты и полосой шёл до пушек ПТО. Порвалась связь с миномётчиками, и как раз в это время санинструктор Хайкин, сидевший у Лемешко на телефоне, доложил:

– На нас идут в атаку.

Артиллеристы бросились вон из блиндажа к своим рациям. Вбежали два телефониста, крикнули Шубному:

– Порывы есть?

– Второй не отзывается, миномётчики…

Телефонисты скрылись за дверью. Макаров схватил ракетницу, выбежал вслед за ними, выстрелил вверх тремя зелёными и одной красной – вызвал заградительный огонь.

– Огнев, – приказал я по телефону, – прикрой Лемешко всеми пулемётами.

– Уже работают, – ответил он. – Работают.

– Бей, не прекращай огня. Сомов, – вызвал я четвёртый взвод, – как у тебя?

– Пока тихо.

– Смотри внимательнее. Вышли на подмогу Лемешко расчёт ручного пулемёта. Срочно… Хайкин, Хайкин, – звал я санинструктора. – Что у вас?

– Я один в блиндаже, все в траншеях. Идёт бой.

– Наша артиллерия заработала, – вернувшись, сказал Макаров и крикнул на улицу: – Мамырканов, быстро в блиндаж! Что ты там под снарядами стоишь!

Вошёл Мамырканов, мокрый, с встревоженным, бледным лицом, скромно сел на нары возле двери, поставив винтовку меж ног. Макаров схватил автомат, стал торопливо рассовывать по карманам гранаты.

– Я иду к Лемешко. Сейчас пробежали пулемётчики от Сомова.

– Иди. Иван! Во второй взвод, бегом. Передай приказ – прикрыть Лемешко справа всеми пулемётами… Хайкин. Хайкин! Что у вас?

– Идёт бой.

Возле нашего блиндажа разорвался тяжёлый снаряд.

Вылетело стекло, с треском распахнулась дверь, блиндаж зашатался, заскрипел, лампа погасла. Остро запахло фосфором. Провизжали осколки. Шубный зачиркал спичками, зажёг лампу.

– Хайкин, Хайкин! Что у вас?

Но Хайкин уже не отвечал.

– Хайкин, Хайкин!

Молчание. Я дул в трубку, встряхивал её в руке.

– Хайкин!.. – Как мне нужно было сейчас услышать его голос.

Вдруг мне показалось, что там, на другом конце провода, крикнули «Хальт!»

Я положил трубку на стол. Показалось или я в самом деле услышал этот характерный для немцев оклик? Если так, то немцы, значит, ворвались в блиндаж… Значит… Но я не хотел, не мог этому верить. Я не мог себе представить, что взвод Лемешко – эти чудесные, смелые, мужественные люди уничтожены, перебиты врагом, что враг уже хозяйничает в нашей траншее.

Вбежал Веселков.

– Как там?

Вся батальонная артиллерия и дивизион соседей работают на Лемешко, рёв стоит.

В ночном бою очень большое, почти решающее значение имеет внезапность. Ночь хороший помощник тому, кто умеет нападать неожиданно и смело. Ночью, да ещё такой тёмной, с дождём, как сейчас, легко подобраться к самым траншеям, ворваться в них. О том, что егеря, стоявшие передо мной, умеют нападать внезапно, я знал давно. Ещё в прошлом году они вырезали в 136-й дивизии целый взвод, стоявший в боевом охранении: проглядели наши солдаты, не заметили вовремя, как немцы подбираются к ним, и поплатились жизнями. Какими силами напали теперь фашисты на Лемешко? На каком расстоянии от траншей он успел заметить их и когда открыл огонь?

Батальоны такого типа, как наш, были созданы для системы укрепрайонов, то есть для войны оборонительной, а не наступательной. Так как предполагалось, что мы должны сидеть на одном месте, нам было дано много отличной боевой техники, но у нас было чрезвычайно мало людей. Весь расчёт строился на огневой мощи наших пулемётов и пушек. Боевое крещение мы получили на Волге в районе Селижарова, в дотах. С тех пор, как был оставлен этот район, мы стали воевать наравне со всеми пехотными частями. Мы не участвовали в атаках, а только поддерживали их своим огнём. Каждому станет ясно, почему нас не посылали в атаки: на станковый пулемёт системы