Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская
Maman не могла слышать хладнокровно этого слова, и едва Мимочка произносила его, обе начинали сморкаться и всхлипывать, и maman говорила дрожащим голосом:
– Ты безжалостна. Вот когда твоя дочь вырастет, ты поймешь, как ты мне делаешь больно. Чем изуродовали?.. Кто изуродовал?.. Ты теперь не ценишь моих забот, потому что привыкла к ним, а вот когда меня не станет…
И maman всхлипывала еще жалостнее, а Мимочка начинала судорожно рыдать.
– И чего же я для тебя не сделала? – плакала maman. – Другая на твоем месте благодарила бы судьбу… Ты не знаешь ни нужды, ни забот… Видно, что ты настоящего горя не видала… Ведь нельзя же в самом деле делать все, что нам взбредет в голову; il у alle devoir; il у a Dieu, enfin[121]…
– Что мне это? Я хочу счастья!.. Ведь я молода… Я хочу свободы, развода…
– Ну на что тебе развод, когда тот тебя бросил? Ты сама говоришь: он – жених другой. Что ж ты мне-то все это упрекаешь? Ведь не я тебя бросила. Тот о тебе и не думает. Ты тут чуть не умерла, а он и не вспомнит. Разве так любят?.. А ты для него хочешь ломать свою жизнь и жизнь мужа и детей. Чем они-то виноваты, бедняжки?.. Пожалей же их… И потом ты говоришь: свобода. Да свобода – это гибель женщины. Что взяла Нетти своей свободой? Le mépris de tout le monde…[122] Ах, Мимочка, Мимочка! Ну, если ты не веришь мне, поговори с Жюли… C’est une femme de beaucoup d’esprit…
– Ни за что на свете… Если вы хоть слово им скажете, я сейчас же отравлюсь!.. Мне эти сплетницы – вот где!..
И Мимочка провела энергическим жестом по своему беленькому горлышку под самым подбородком.
– Ну, грешно тебе это! Они так любят тебя!.. И ведь я просто не знаю, что мне делать!.. Ты думаешь, мне легко видеть твои страдания?.. Ты думаешь, я не страдаю? Но этот развод, но то, чего ты хочешь, – дико и бессмысленно. И вспомни, что сказано в Евангелии: «Кто разведется!..» А потом, ведь нельзя же, душа моя, насильно женить на себе другого человека!..
– Отчего нельзя?.. Однако почти все это делают. И отчего же, когда вы хотели пристроить меня за генерала, – это не было невозможно!.. А теперь вы просто не хотите моего счастья. D’ailleurs, est-ce que je tiens à être sa femme légitime?.. Ce que je désire, c’est la fidélité de son coeur…[123]
– И для этого тебе нужно курское имение? Перестань, пожалуйста… Какой вздор ты говоришь!.. Потом тебе самой будет и смешно, и стыдно вспомнить обо всем этом. Поверь, что мы сами создаем себе эту любовь и все эти печали. On se monte et puis on se démonte[124]. Уж я не говорю о том, что он тебе совсем не пара, что он во всех отношениях ниже тебя. Un roturier…[125]
– Est-ce que l’amour raisonne?..[126] Это вы говорите вздор, а не я. Не могу я его забыть. И жить без него не могу. Для чего я тогда буду жить?.. Ну, для чего?..
– Как для чего?.. – Maman слегка запнулась, потому что, откровенно говоря, и сама не знала для чего. – Да для себя, для света, для семьи, для Бога, наконец… Молись лучше, душа моя, молись!.. Религия дает и силу и утешение. И поверь, что все эти волнения и увлечения – такой вздор в сравнении с честным именем…
– Может быть. Но, во-первых, я вовсе не честная…
– Как можно так говорить!.. Ты виновата, ты увлеклась, конечно.
– Ничего не увлеклась, а просто нечестная, как и все. И что его люблю, это еще во мне, может быть, самое честное. А вы думаете, его бы не было, так я сидела бы в терему и смотрела на Спиридона Ивановича? И вы думаете, ваш Спиридон Иванович научил бы меня хорошему?.. Право, вы точно Америку открыли теперь; неужели же вы думали, что я счастлива с таким мужем? Если человек молчит и не жалуется, это еще ничего не значит. И разве я забавляюсь, играю?.. Ведь я страдаю! И главное, если б эта дрянь была еще молода, будь она молоденькая девчонка, я бы сказала: «Ну, они все это делают; и, может быть, я тут ничего не потеряю». Но ведь она старая дева! Она почти моих лет!.. Она сто лет на курсах сидела! И разве она его любит, разве она его знает? Ей жениха, ей мужа нужно!.. А я не хочу, чтоб эта дрянь, эта змея, эта гадина, эта подлая тварь…
И из хорошенького нежного ротика взволнованной Мимочки полились бурным каскадом самые грубые бранные слова, площадные слова, русские и французские.
Maman в отчаянии позвонила Кате и приказала заварить валерианового чаю.
В конце концов maman сдалась на просьбы дочери и пообещала ей, что сама съездит к Жюлю и переговорит с ним о разводе и о курском имении. Про себя maman решила, что и словом не заикнется об этом, а только добудет у него письма Мимочки и узнает, скоро ли он уезжает из России. Maman и сама истомилась, сама была в нервах и в страхе новых катастроф. Она боязливо поглядывала на Спиридона Ивановича и со слезами на глазах на несчастных детей.
Всю ночь перед свиданием с французом maman проворочалась с боку на бок, и невеселые мысли копошились в ее седой голове. Как всякая женщина, она сравнивала поведение Мимочки со своим собственным и осуждала дочь. Maman прожила жизнь безупречно. Она вышла замуж не по любви, не по нелюбви, а так, как все тогда выходили, чтоб не сидеть на шее у родителей. И хотя покойный Илья Николаевич не был совершенством, но они прожили жизнь дружно, гладко и весело. Набегали, конечно, изредка тучки, преимущественно из-за недостатка презренного металла. Живя одним жалованьем, трудно было сводить концы с концами; но все же они жили не хуже других, и в свое время у maman были туалеты не последние, и в свое время были у них и обеды, и журфиксы. Словом, пожили люди, попили, поели, повинтили, да
