Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская
Мимочка уже не слушала ее и только безнадежно улыбалась кривой и горькой улыбкой, шепча бледными губами:
– Из-за каприза… из-за каприза… Слышите: из-за каприза!
А слезы ее лились по лицу и капали на вышитую батистовую наволочку.
Maman, еще раз взглянув на часы, позвонила Кате. Приказав ей прибрать немножко в комнате и ни на минуту не оставлять генеральшу одну, она вышла проведать детей и распорядиться по хозяйству.
Мимочка, устав от страданий, недвижно лежала в позе статуи отчаяния, а Катя, как призрак, тихо двигалась по комнате, неслышно передвигая стулья, вытирая пролитый кофе, убирая и перетирая рюмки и ложки, и в ее кошачьих движениях сказывалось неодобрение к поведению генеральши. Поглядывая на убитую горем Мимочку, Катя ощущала и некоторое удовольствие от сознания, что и Мимочку, несмотря на ее белизну и изнеженность, на ее французский язык, кружева и брильянты, бросают так же, как бросают ее, Катю.
И, подняв с полу два мокрых носовых платка, брошенные комочками подле кровати, и направляясь к зеркальному шкафу, чтобы достать чистых, Катя думала: «Ишь ревет-то, ревет!.. Поглядел бы криворотый!.. Стоит тоже очень убиваться из-за них, из-за путаников!.. Один бросил, другой подберет; на дармовое-то все они падки, лешие!.. А что она мне теперь этих самых платков понакидала – ума помраченье! Да будет тебе реветь-то, сударыня! Немного слезами возьмешь. А и то сказать: как и не реветь, как делать нечего. Утюг бы тебе в руки да щетку половую, небось не ревела бы! Наша сестра про себя молчи, да работай, да с ног сбивайся, на вас угождая… А господа чуть что – сейчас и «ах!», и «ох!», и подавай им доктора, да беги в аптеку!.. и на ногах не держатся, и не держатся, ну их к Богу!.. Пойдет теперь у нас эта канитель с лечениями да растираньями… С ног собьешься!.. Делать им нечего!.. И говорят еще: один Бог для всех!..»
Через три дня вернулся Спиридон Иванович. Доктор позволил Мимочке встать, так как она была здорова, только бледна и расстроена. Последнее очень смущало maman, и она уговорила дочь полежать еще несколько дней. Она боялась, что если Мимочка рано встанет, то от слабости впадет в истерику, а от истерики до признаний – один шаг… И, боясь скандала, сумятицы, сцен и ссор, maman убедила Мимочку полежать еще, пока она совсем не оправится.
Торопливо переодевшись с дороги, Спиридон Иванович поспешил в спальню расхворавшейся жены. Maman, предупредив доктора, сказала генералу, что у Мимочки воспаление брюшины. И на озабоченные расспросы Спиридона Ивановича она таинственно шептала:
– Опасности нет… Доктор сказал, что опасность миновала; но она еще так слаба, бедняжка!.. Главное, не волноваться, не утомлять ее разговорами. Он сказал: полное, полное спокойствие…
И Спиридон Иванович, осторожно ступая на цыпочках, оправлял одеяло, курил уксусом, подавал жене белье, наливал ей воды. Но что бы он ни делал, все было не то, не так и нехорошо! И maman и Катя, наперерыв ухаживавшие за своей дорогой больной, поглядывали на генерала с таким выражением, которое яснее всяких слов говорило: «Ну чего ты тут вертишься, чего расспрашиваешь?.. С твоей ли шкурой носорога понять все тонкости дамской нервной болезни?.. Уходи-ка подобру-поздорову»…
И Спиридон Иванович, который не сробел бы ни перед турецкой, ни перед немецкой армиями, как всегда, пасовал перед этими тремя женщинами, перед их нервами, их могуществом и их тайнами! И неловко толкнув стол, расплескав питье, задев стулом ковер, он виновато прикладывался к бескровной ручке больной супруги и выходил из комнаты с видом недоумевающего петуха.
Когда приехала тетя Мари, ей тоже сказали: воспаление брюшины.
– Скажите!.. А мы ничего и не знаем. Не стыдно вам это? И что это вы позвали этого старого идиота! Ведь он из ума выжил! Позовите вы Баланина… Я напишу Баланину… Я пришлю вам Баланина…
Потом приехала тетя Софи.
– Воспаление брюшины! Скажите!.. А мы ничего и не знаем. Ведь это опасно!.. Ты не пугайся. У меня это было. Меня Лёвенсон спас… Тоже был упадок сил ужасный. И давно она лежит?.. Что вы не позовете Лёвенсона?.. Тебе лежать, лежать надо и не разговаривать. Меня пиявки спасли… Я уважаю старомодные средства… Тебе ставили?.. Какое хорошенькое кружево! Где это ты брала?.. И почем?.. Только не разговаривай, ради бога, не разговаривай!.. Прелестный рисунок!..Так позовите же вы Лёвенсона!.. Я вам пришлю Лёвенсона.
Тетя Жюли приехала последняя. Она говорила о платьях Зины, о страданиях Анны Васильевны, о благосклонности начальства к Вове; но, говоря все это, она так зорко вглядывалась в maman и в Мимочку, что обе чувствовали себя не по себе. И когда maman вышла в переднюю проводить сестру, она не выдержала и заплакала. Тетя Жюли молча повесила сама свою ротонду на вешалку и, взяв maman за талию, привела ее в ее комнату. Здесь maman окончательно расплакалась и без утайки рассказала тете Жюли всю правду. Тетя Жюли и успокоила, и утешила ее. Она сказала, что у каждого бывают в жизни испытания, но что все делается к лучшему… Конечно, все это очень, очень грустно, очень досадно… Но что ж делать? Мимочка не ребенок и сама ответственна за свои поступки… В ее годы такие passionnettes[116] приходят, как поветрие… И много ли таких женщин, как maman, как тетя Жюли?.. Как посмотришь кругом, чего-чего ни творится на белом свете!.. Вон madame Раль отдала дочь замуж, сделала приданое, приличное приданое, а четыре тысячи отложила на развод… И сколько девушек теперь выходят так сначала начерно, а потом уж, оглядевшись и ознакомившись с жизнью, устраиваются набело, сознательнее и основательнее. Конечно, тетя Жюли не сочувствует этому… Да и в Мимочкином случае об этом не может быть и речи! К счастью, женитьба того, как его… все кончает и развязывает. Но непременно надо добыть у него письма Мимочки, чтоб у него не сохранилось ничего, компрометирующего ее… А раз эти письма будут у maman в руках, на это дело можно поставить крест… Все это так скоро забудется!.. Ну а Мимочку придется полечить. Она теперь больна
