Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин

– Давай, сейчас пробу снимать будем.

Каша была пшённая, с мясными консервами, и чуть попахивала дымком. Повара начали раздавать её посыльным из взводов. Все посыльные были в гимнастёрках. Макаров, набив полный рот кашей, беспечно сказал:

– А у нас, капитан, полны траншеи немцев. В какой взвод ни придёшь, кругом немцы.

– Что это значит? – насторожился я.

– Да ничего, – они с Веселковым переглянулись и захохотали. – Холодно на улице, так солдаты пробрались в тот склад и понадевали немецкие шинели.

– А эти? – кивнул я в сторону посыльных, получавших кашу.

– А они, как войти сюда, в траншее раздеваются. В темноте-то ничего, а на свету вроде и неудобно в таких шинелях.

Вот, значит, почему командиры взводов так туманно отвечали, что им тепло!

– Как взойдёт солнце, так мы со всех снимем, – сказал Макаров.

– И с себя в первую очередь, – подсказал Веселков.

Они опять переглянулись с Макаровым и захохотали.

«Черти драповые, – подумал я, глядя на них. – Никогда не унывают!»

19

Я вышел из блиндажа. Было тихо. На востоке начало светать, словно там в густую синеву неба подлили зеленовато-белесой краски и она теперь растекалась всё шире и шире, гася собою звёзды. Я долго стоял в траншее, прислушиваясь к настороженной тишине.

«Молчат, – думал я. – Молчат. Почему они молчат?..»

Где-то переговаривались солдаты:

– У нас шинели не в пример лучше. Эти вроде бы как из тряпки сделаны.

– Сейчас бы после каши в самый раз поспать.

– Он тебе поспит! Опять, гляди, где – не то полезет.

– Вася, у тебя табачку на закруточку не осталось?

– А бумага есть?..

Веселков и Макаров снова ушли в боевые порядки. Немного погодя выбрался из блиндажа и старшина.

– Я, командир, пойду.

– Подожди.

– Дело не ждёт.

Пришёл офицер-разведчик. Лицо у него было серое, усталое. Видно, он еле держится на ногах. Это был тот самый молодой человек, который уже дважды приходил к нам в овраги.

– Как там, товарищ лейтенант, можно в тыл проползти? – спросил у него старшина.

– Наши трое сейчас ползали, ничего.

– Так я пойду, командир, – решил Лисицын и закричал в блиндаж: – Дементьев, Гафуров, Киселков, Кардончик! Ты гляди, уже спать завалились!

– Спроси у наших ребят, – напутствовал его разведчик, – они покажут, где удобнее проползти.

– Вот что, лейтенант, – сказал я, проводив старшину. – Пришли ко мне связного.

Мы спустились в блиндаж. Лейтенант встал возле печки, вытянул к ней руки и закрыл глаза. Было видно, как сон шатает его.

– Нет, не дело, – сказал он, тряхнув головой. – В сон клонит. Я пойду.

– Иди.

Я связался со взводами. Беспокойство всё больше охватывало меня. Может, многим это покажется смешным и нелепым, но я верю в предчувствия. Это, конечно, никакое не суеверие, но если мне становится беспокойно, это уж наверняка, что со мною скоро должно что-то случиться. Так было и на этот раз. Только я вызвал Лемешко, как вмешался Сомов, и доложил, что на него движется четыре танка и цепь пехоты. Об этом сообщили и с КП Веселкова:

– Квадрат тридцать четыре «В». Четыре танка типа «пантера» с пехотой. Батарея в боевой готовности.

Вот как они, стало быть, задумали – в лоб. Я перебросил к Сомову резервные ружья ПТР и разведчиков, охранявших тыл. С тыла немцам ко мне теперь всё равно было не подобраться. На улице совсем уже рассвело, и меня видели оттуда, с нашей передовой.

Ударила всю ночь молчавшая артиллерия немцев. Снаряды обрушились враз. Возле блиндажа затряслась, словно в ознобе, земля. Я покосился на потолок: чёрт их знает, насколько прочно они построили этот блиндаж.

– «Меркурий», я «Орёл», – крикнул я в радиотрубку.

– «Меркурий» слушает.

– Квадрат тридцать четыре «В». Танки и пехота.

– Делаем.

Заговорил Кучерявенко:

– Держись, «Орёл». Даю на подмогу артдивизион. Держись!

Я схватил телефонную трубку:

– Сомов, как дела?

– Принял бой. Есть pa… – он умолк. Вообще в телефоне сразу стало тихо. Где-то, должно быть, перебило главный провод. Я взглянул на Шубного, мы встретились с ним глазами, он понял, почему я поглядел на него, побледнел и выскочил на улицу под снаряды, как выскакивают под дождь, немного помешкав в дверях. Некоторое время спустя в трубке что-то зашуршало, и я услышал, как ругается Макаров:

– Шубный, чёрт бы тебя, что ты молчишь! – а узнав мой голос, торопливо сказал: – Командир, передай «Катюшам» ближе сто. Пехоту положили, танки идут.

– За танки не беспокойся, – закричал Веселков. – Это моя забота. Я их сейчас поставлю на прикол. Ты смотри, между тобой и Лемешко немцы хотят просочиться.

– Ставь, Вася, ставь на прикол!

– Гляди, Макаров, делаю!..

Я крикнул радисту:

– «Меркурию» ближе сто!

– «Меркурий», я «Орёл». Ближе сто! – крикнул радист и, немного погодя, тише, в мою сторону: – Принято, товарищ капитан.

В это время дверь в блиндаж резко и бесшумно распахнулась, на пороге встало ослепительное пламя, пахнуло дымом, и уже потом раздался взрыв. Мы все повалились на пол, а когда дым рассеялся, то увидели, что вместо двери остались одни щепки, печь продырявило сразу в нескольких местах и стало видно, как горят дрова.

20

Десять минут спустя наступила тишина. Всё кончилось. Я вышел на улицу и увидел Шубного. Он сидел в траншее, уронив на грудь окровавленную голову. Одной рукой он крепко держал концы перебитого провода. Я взял эту руку. Она была уже холодной.

Невдалеке от взвода Сомова дымило три подбитых танка.

Пришёл Веселков. У него была забинтована рука. Кровь бледно-розовым пятном выступала сквозь бинт.

– Ранен? – спросил я.

– Чепуха, – отозвался он. – Царапнуло осколком.

Мы стояли рядом и смотрели на подбитые танки. В одном из них стали рваться снаряды, и он густо задымил.

– Второе орудие выведено из строя, – сказал Веселков. – Три человека ранены. Один убит. – Он помолчал. – Мамырканов.

– Кто? – мне показалось, что я ослышался.

– Там, недалеко от нас, стояла немецкая пушка, – говорил Веселков как бы про себя, глядя на горевшие танки, – помнишь, я докладывал? Когда немцы хотели просочиться в стыке между Лемешко и Сомовым, он кинулся к этой пушке, один, против всех, они стреляли по нему, но он добежал, зарядил картечью и успел выстрелить…

– Вот и Шубный, – сказал я.

– Я видел, – ответил Веселков. – Санитары пронесли.

Мы больше не сказали друг другу ни слова и долго стояли, глядя на подбитые танки.

– Немцев там порядочно лежит, – проговорил Веселков и вдруг почти зло спросил у меня: – Скоро это кончится?

Я всё глядел на танки и ничего не ответил ему.

– Ладно, –