Мимочка - Лидия Ивановна Веселитская

Ольга привыкла слышать пошлые двусмысленности, как привыкла видеть старшего брата всегда пьяным, а младшего – пришитым к Нетти… Но ей было тяжело и горько в этой атмосфере пустоты, фальши и разврата. Она часто плакала по ночам о том, что ни отец, ни братья не щадят в ней женщины… И каждый раз после таких слез она вставала с озлоблением в душе, с ненавистью к своим близким и с жаждой уйти куда-нибудь от окружающей ее пошлости и грязи, найти других людей, другое общество. Среди домашнего шума и веселья она чувствовала себя страшно одинокой. Ни в семье, ни вне ее она не знала, не видела никого, кому бы она верила, кого бы уважала или любила, с кем могла бы перекинуться словом, мыслью… Иногда это приводило ее в отчаяние, иногда ей казалось, что иначе и быть не может, что все испытывают то же самое, что все страшно одиноки, а потому и прибегают кто к работе, кто к разврату или веселью, как к гашишу, чтоб притупить в себе жажду правды и любви к людям и забыться и не видеть того, как ужасно все существующее.

Жизнь отдельной личности ужасна по своей ничтожности и пошлости; чтоб чувствовать себя сносно, надо чему-нибудь отдаться, с чем-нибудь слиться, но с чем?..

В порыве горя, потрясенная болезнью и смертью любимого человека, Ольга пробовала искать утешение в религии; но религия ничего не говорила ее сердцу…

Не чувствуя в себе внутреннего довольства и равновесия, Ольга тем сильнее жаждала найти что-нибудь внешнее, что зацепило бы, захватило бы ее, и, не находя ничего такого, она раздражалась и озлоблялась.

Она поступила на высшие курсы и занялась изучением естественных наук. Первое время новые лица, новые знакомства, лекции и профессора, возможность говорить и слушать не о скандалах и оперетках радовали и занимали ее. Как и в гимназии, она блестяще сдавала экзамены, читала и училась с утра до ночи. Самолюбие ее было удовлетворено, но что-то оставалось в ней неудовлетворенным. Смутно она искала нравственных идеалов, но не находила их ни в жизни, ни в книгах. Борьба за существование была единственной разгадкой окружающего ее хаоса.

Ей было уже двадцать шесть лет, когда она вторично окончила курс. Дома все шло по-прежнему. Младший брат женился на Нетти, что произвело некоторое волнение в муравейнике, так как отец был против этого брака. Но молодой человек считал долгом чести дать свое имя младенцу, которого ожидала Нетти.

Подарив миру этого младенца и дав ему имя, молодые супруги поспешили отправить новорожденного к старикам Полтавцевым, у которых уже воспитывались дети Нетти от первого брака, и затем, не теряя времени, снова принялись ездить по опереткам, играть в любительских спектаклях и заниматься спиритизмом. Нетти сама была сильным медиумом и если не двигала науки, то убивала время и развлекала своего пассивного юного супруга, который охотно просиживал вечера в темной комнате в ожидании стуков, светов и других явлений. И Нетти была счастлива. Нетти была всегда довольна и счастлива…

А Ольга?.. Почему же она не была счастлива? Ей стало еще тоскливее, когда, окончив курс, она осталась без обязательных занятий. За четыре года, проведенные на курсах, у нее было слишком много пищи мозгу, слишком мало пищи сердцу. И она чувствовала себя утомленной и недовольной. Все возмущало ее в окружающих ее людях: их поступки, их речи, их понятия… Они казались ей не людьми, а какой-то тлей, жалкими паразитами, истощающими общественный организм. Пусть придет только кто-нибудь, чтоб передавить их, и Ольга откликнется и не будет сидеть сложа руки. На курсах Ольга не приобрела ни приятельниц, ни друзей. Настоящие курсистки относились к ней с недоверием, как к «богатенькой», и из гордости Ольга не делала ничего для того, чтобы рассеять это недоверие. «Богатенькие» же не нравились ей самой. Она сошлась только с одной женщиной-писательницей, матерью двух детей, собирающей у себя раз в неделю учащих и пишущих. Ольга посещала ее собрания; но и эти люди, которые, казалось бы, должны быть ей более по мысли, не удовлетворяли и не занимали ее. Ей казалось, что все они только на словах города берут, а в сущности ничем не выше тех людей, от которых ей хотелось бежать.

Все пытавшиеся ухаживать за ней претенденты были ей противны до нельзя. Ей казалось, что ни один из них не понимает ее, а она видит их всех насквозь. При этом ей хотелось любить, дать полный ход сердцу, хотелось, чтобы страсть, закипев, как пары в локомотиве, охватила, наполнила все ее существо и двинула его по рельсам, проложенным разумом на жизненном пути. Пора, пора было идти вперед, а она бродила в потемках. Пора было жить, дать исход бродившим в ней силам, применить свои способности. Ольге казалось, что дело, предназначенное ей, есть дело рождения и воспитания детей. У приятельницы ее было два мальчуганчика; но мать не только не считала воспитание их делом великой важности, но намеревалась вовсе не воспитывать их, так как, по ее мнению, из детей, которых старательно воспитывают, выходят скверные эгоисты. Жизнь сурова и тяжела, и если в детстве подстилать соломку этим юным гражданам каждый раз, что они падают, то, и выросши, они станут требовать того же от окружающих… И приятельница Ольги ретиво писала, печатала и издавала свои произведения… Ольга иначе думала об этом и часто спорила со своей подругой. Ей хотелось всю гордость, все самолюбие вложить в дело воспитания своих детей и подарить стране выдающихся граждан. К тому же ей хотелось семьи, маленького государства, в котором она будет царицей и законодательницей. Женский вопрос очень интересовал Ольгу. Она много читала, много думала и говорила о нем. Статьи Милля о подчинении женщины, об эмансипации женщины были ее настольной книгой. Ей хотелось уяснить себе: каковы должны быть взаимные отношения между мужчинами и женщинами? И какою должна быть женщина, настоящая женщина?.. «Свободной, самостоятельной, развитой и равной мужчине, – отвечала она себе, – это главное». Женщин кротких и забитых Ольга терпеть не могла. Они возмущали ее более, чем коварные Цирцеи, забавляющиеся звериным образом своих поклонников. А первые разве не делают того же? Разве власть и безнаказанность не портит мужчин и не делает их хуже диких зверей? И если находятся жалкие существа, которые добровольно дают истязать себя и ругаться над собой, считая это своим долгом, удивляться ли тому, что мужчины свыкаются со своей ролью палачей и не стыдятся ее?.. Ольга вспыхивала при одной мысли,