Несмолкающая батарея - Борис Михайлович Зубавин

башенному стрелку, назначенному на машину вместо Ветлугина, было тогда не до подсчёта содеянного ими. Лишь потом, выйдя из боя, на отдыхе, они смогли, подсказывая друг другу, с трудом припомнить всё, как было. Например, они долго не могли установить, откуда ударила та злосчастная пушка, снарядом которой повредило мотор. Как они не заметили пушку раньше? Во всяком случае после этого выстрела танк уже не мог двигаться. Они выбрались из машины через нижний люк и залегли под ней.

Это было в пространстве, ещё не занятом нашими войсками, но уже освобождённом от врага.

Было очень душно. День выдался безветренный, и от машины, раскалённой солнцем, шёл тяжкий жар. Горячев скинул шлем, вытер рукавом вспотевшее лицо.

– Всё-таки надо выбираться.

– А как? – спросил Анохин, заглянув ему в глаза.

4

Ветлугин сразу узнал свою машину, хотя до неё было не меньше километра. Её грозное орудие было развернуто в сторону врага, готовое, казалось, к новым схваткам.

– Тихо там, – сказал Ветлугин.

Пехотный офицер, стоявший рядом, передавая ему бинокль, проговорил:

– Там, под танком, ничего не замечаете?

Ветлугин плотно прижал бинокль к глазам и после напряжённого молчания вздохнул:

– Ничего.

– Машину вам не вытащить до ночи, – сказал офицер.

– Как это до ночи? – спросил Ветлугин.

– К ней не подобраться. Далеко больно он вклинился, один.

– Нет, – раздумчиво глядя вперёд, покрутил головой Ветлугин. – До ночи ждать невозможно. – Он перевел внимательный взгляд на офицера и спросил:

– А если что – помочь сможете?

Офицер подумал, потом ответил:

– Огня у нас хватит.

– Ну, и то ладно, – сказал Ветлугин.

Оврагом они подогнали тягач ещё ближе к танку. До него теперь оставалось метров пятьдесят.

– Ну и что? – спросил водитель.

– Ничего, – сказал Ветлугин. – Теперь только трос дотащить до них – и готово. Вяжи-ка верёвку к моему поясу, а другой конец её к тросу.

– А может, подойдём, когда смеркнется?

– Нет, – твёрдо отрезал Ветлугин. – Ждать я не могу. В каком они там состоянии, ребята, ты знаешь?

– Да что говорить! – вздохнул водитель.

– Ну, вяжи к поясу…

5

Танкисты давно уже наблюдали за человеком, вдруг появившимся из какой-то земной складки и с невероятным упорством ползшим теперь под пулями к их танку.

– Видно, отчаянный парень, – сказал Анохин. – Лезет прямо в огонь.

Но человек полз, то появляясь, то снова исчезая в траве.

Когда рядом с ним разорвались, взметая землю, мины, Анохин сказал:

– Всё.

После взрыва они стали всматриваться туда, где роилась пылью вздыбленная земля. Человека там не было. Его вообще нигде не было видно.

– Что же это? – проговорил Анохин.

– Чего это он себя… из-за нас… – Горячев не договорил. Выбравшись откуда-то на поверхность израненной снарядами земли, к их машине опять потянулся по траве упрямый измазанный пылью человек.

– Вот так штука! – ахнул обрадованный Анохин. – Живой!.. Да смотрите же, смотрите, – спустя минуту нетерпеливо начал он толкать локтями товарищей. – Это же Ветлугин! Мальчишка наш!..

…Несколько минут спустя они все четверо сидели в танке. Ветлугин, как было условлено с водителем тягача, высунул в смотровую щель красный флажок. Трос, привязанный к машине, тут же натянулся, и она, несколько раз дёрнувшись, поползла к оврагу.

– Как же ты, мальчишка? – говорил Анохин, восторженно и ласково заглядывая в глаза друга. – Как же ты прополз? Мы и сами пытались, так куда там! Мы уж решили – до ночи…

– Это вы для себя… – устало улыбаясь, говорил Ветлугин. – Для себя, понимаете? Тут, может, и я ничего не смог бы. – Ветлугин широко взмахнул рукой. – Но для друзей… – Он хитровато покосился на Анохина. – Друга, например, даже можно уговорить, чтобы лёг в госпиталь, хотя сам ты ни за что не поедешь туда. Верно?

Подарок

После переформировки и отдыха нашу дивизию форсированным маршем перебрасывали в район наступательных боев.

Фронт был в движении, и, когда наши эшелоны начали прибывать к станции Пронино, несколько дней назад освобождённой от оккупантов, там уже разгружался состав с боеприпасами и санлетучка принимала раненых. До переднего края теперь было около шестидесяти километров, и артиллерийская пальба доносилась сюда приглушённым урчанием весеннего грома.

А время стояло не весеннее, моросили дожди, всё небо было затянуто низкими сизыми тучами, и холодный ветер срывал последние листья с деревьев, кидал их в грязь просёлочных дорог.

Подоткнув полы шинелей, накинув на плечи плащ-палатки, мы тронулись к передовой. Грузовики с имуществом полков и штаба дивизии, разбрызгивая лужи, тяжело качаясь на ухабах, обгоняли нас. Прошёл артполк. Пушки до того были залеплены грязью, что, казалось, их уже ни за что теперь не отмыть. В автомобиле-фургоне прокатили артисты ансамбля песни и пляски. Мы слышали, как под брезентовым пологом фургона, быстро проехавшего мимо нас, кто-то играл на губной гармошке.

– Весело живут, – не то с завистью, не то осуждающе сказал Лабушкин. – Это Петров играет, я знаю. Вот же весёлый артист! Он, наверное, даже во сне гармошку около губ держит.

– Не то что ты, – сказал Береговский.

У Лабушкина тоже была губная гармошка, и он иногда так дико свистел на ней, что нас продирал мороз по коже.

Ветераны вроде Лабушкина или Береговского знали по именам всех артистов не только потому, что те часто выступали перед нами на концертах, но и потому, что не так давно, может, год тому назад, а может, и меньше, все они были рядовыми солдатами, воевали вместе с нами и многие из них даже имели награды за отличие в боях. Петрова же знали ещё и потому, что он умел решительно всё: пел, плясал, играл на разных инструментах, участвовал в водевилях и, кроме того, вёл программу.

Дорога шла лесом, во многих местах были проложены гати, и под брёвнами, кое-как, наспех подогнанными друг к дружке, хлюпала ржавая болотная вода.

Наша рота покинула станцию последней, другие подразделения далеко ушли вперёд, и, когда нас обогнал артполк, а следом за ним проехали артисты, в лесу долго никого не было, только однажды на большой скорости прошла встречная колонна автомашин, гружённых порожними ящиками из-под снарядов.

Часа через два, выйдя из лесу, мы вновь увидели фургон с артистами. Он стоял боком к дороге, осев задними скатами в кювет. Машина, должно быть, долго буксовала, потому что всё вокруг было изрыто, валялись доски и жерди, вдавленные в грязь. Шофёр остервенело швырял лопатой землю из-под заднего моста. Вокруг стояли нахохлившиеся под дождем артисты и с участием смотрели, как он работает. Один из них, это был Петров, сидел на пне и, не обращая внимания на дождь и на то, что