Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин
Петр Алексеевич помогал Токашу в горах советом, каждый день беседовал с повстанцами.
Строптивый Токаш, кроме Юрьева, никого не слушался. Даже с Березовским не раз вступал в спор. Неосторожный, рисковый человек. Зная характер Токаша, Юрьев незаметно предостерегал его, удерживал от опрометчивых поступков.
По свету, падавшему в пешеру, Юрьев определил время. Опираясь на палку, вышел наружу. Около пещеры множество шалашей и землянок. Поднимающийся от костров дым не может выбраться из ущелья, снова спускается на землю. Люди готовят обед, иные собирают на склонах гор хворост для костра.
Токаша не видно. Где же он? В последнее время количество бежавших из аулов и примкнувших к Токашу джигитов резко увеличилось. Пришли они с пустыми руками. Оружия нет. Что если атаман пошлет сюда сотню казаков? Она уничтожит всех. Может быть, Малышев пока не считает повстанцев боевой силой? Или готовит какой-то новый ход?
Вот эти мысли и беспокоят Юрьева. Пока не застали тут врасплох, надо действовать. Для этого нужно ору жие. А где его возьмет Токаш?
Два всадника поднялись снизу к пещере. Юрьев узнал Токаша и Саху. Внизу, у подножья гор, Токашем выставлены дозоры. Никто не минует их. Там же собираются все сведения о положении в городе. Токаш, видимо, ездил к дозорным.
— Петр Алексеевич! Письмо! — крикнул Токаш.— Посланный вчера джигит вернулся из города от Александра Петровича...
В пещере Юрьев долго читал письмо, написанное карандашом на тонкой бумаге. Буквы мелкие, похожи на мышиные следы. Потом прочел его вслух.
...«Положение города тяжелое. Хлеба нет. Ежедневно обыски, аресты. Ищут нас.
По сообщениям из Ташкента — на скорую помощь надеяться нельзя. Пусть народ решит сам, — таков смысл сообщения, — если считают атамана терпимым, пусть пока терпят, если нет, действуйте своими силами, откройте народу глаза...
На заседании комитета назначим день. Тот день решит нашу судьбу: или умрем, или победим. О дне выступления сообщу дополнительно.
Журавлев находится среди солдат в крепости. Там организован подпольный солдатский комитет.
За Лукой следили, вот-вот должны были арестовать, во он успел скрыться. Он отправился в сторону Каске- лена. Его характетр ты знаешь: бесстрашен, любит ходить по лезвию ножа. Такой же упрямый, как твой Токаш. (Токаш и Саха засмеялись).
...Он намерен найти среди казаков настроенных против атамана и использовать их. Работа среди казачества очень рискованная. Посодействуйте, чтобы он не попал в лапы врага.
Теперь вам такое задание: из Кульджи атаману отправлено оружие. Кажется, послали его царский консул и английский консул в Кашгарии. В эти два-три дня обоз должен пересечь границу. Во что бы то ни стало перережьте путь. Оружие не должно попасть врагу!
Р. S. Когда заканчивал это письмо, получил очень неприятную весть: арестован Овчаров.
25 февраля 1918 года».
Не говоря ни слова, Петр Алексеевич поочерсди посмотрел на Токаша и Саху. Токаш встал, прошелся и опять сел.
— Оружие мы перехватим. Я поеду сам.
— Кто дело очень важное. — Петр Алексеевич не высказал возражений. — Смотри, как вовремя написал Александр!
Токаш вышел из пещеры и оглядел лагерь. Среди готовящих обед он искал Айгуль. Ее поблизости не было. Токаш стал медленно подниматься вверх. Вокруг — горы, похожие на верблюжьи горбы. Внизу — пропасти, по краям заснеженные деревья.
Куда ушла Айгуль? Апырау, как бы не в Чемолган! Вчера вечером вспоминала отца, говорила: «Сходить, что ли...».Токаш не придал значения ее словам, пошутил: «Если хочешь, иди, — ты легка на ногу». Может быть, и ушла. Но почему не посоветовалась, не предупредила. И с кем могла уйти? Токаш сожалел и обвинял сам себя! Беспечность! Ведь Айгуль может попасть в руки врага!
Правда, Айгуль умная девушка, но она пока не избавилась от детских привычек.
* * *
После ухода Айгуль в горы, Сугурбай намеревался арестовать Аянбека, но Аянбек не испугался—ему слово, а он в ответ — два. Сугурбай, видимо, думал, что казахи будут теперь боязливыми, не решатся, как говорят,
взять траву изо рта барана. Ничего подобного! Люди озлоблены, — сразу кидаются царапать лино. В защиту Аянбека поднялись возвратившиеся из Китая джигиты, да и Сят нахмурил брови...
Стосковавшийся по дочери Аянбек несказанно обрадовался ее приезду. На охоте во время последней пороши он застрелил четыре лисицы и из их шкурок намере вался сшить для Айгуль нарядную шубку.
— К свадебному тою будет готова, — сказал добродушный Аянбек, не замечая смущения дочери.
— Вы не отделаетесь только одной шубкой, — заметил Курышпай, поблескивая глазами. — Зять-то не особенно тепло одет.
Жакупбек, не осведомленный об отношениях между Айгуль и Токашем, часто поглядывавший в горах на девушку, спросил удрученно:
— А зять уже есть?
Курышпай начал изводить его шутками. Вспыльчивый Жакупбек чуть не кинулся в драку. Айгуль вовремя успела изменить тему разговора.
— Правда, что Сугурбай стал начальником в городе? —
— Они собрались вокруг этого алаша-малаша, что ли, как стервятники над падалью, — плюнул Аянбек.
— Кто же теперь волостным управителем? Ведь Аха- ну пришлось отказаться от должности комиссара.
— Снова хотели избрать Сята, но он сам не захотел. Народ рад, что Сугурбай уехал в город. Житья не давал, подлец. Только и знал — посылать своих приспешников собирать налоги. Хорошо, что он забрал их всех с собой.... Ну, а сами вы чем занимаетесь в горах? Ни слуха, ни духа... Айгуль-жан, тебе надо совсем вернуться домой. Теперь нет Сугурбая.
К Аянбеку снова вернулось добродушие. Он, кажет ся, доволен сегодняшней жизнью. Этот человек и рань ше был не особенно прихотливым. Что нужно казаху- охотнику с широкой вольной душой? Был бы добрый конь, а в руках ружье—и он может не возвращаться в аул целое лето, может спать под открытым небом и готовить себе пищу на костре. Пусть разваливается домашнее хозяйство — заниматься им неохота и некогда. После смерти жены Аянбека все заботы по хозяйству перешли к Айгуль.
Айгуль ничего не ответила отцу — может быть, еще не решила, надо ли возвращаться, а может, потому, что разговору их помешали. В дом Аянбека повалили гости. Разговор пошел о том, будет ли атаман Малышев, забравший власть, мстить за шестнадцатый год. Говорят, что в Кастеке и Узун-Агаче казахам не дают проехать по улицам, избивают и отбирают коней. Мельник Тыртыш- ный кричал: «В шестнадцатом году казахи поломали мою мельницу, я припомню теперь!» Приехал в