Темиртау - Зеин Жунусбекович Шашкин

И старик Қурышпай, выслушав все доводы друга, молча пошел к шкафу, достал свою брезентовую спецовку, надел широкую шляпу сталевара и пошел наниматься в цех на место Ораза.

Дамеш узнала обо всем от Лиды, когда вернулась из Караганды. '

Сейчас она стояла посередине цеха и смотрела, как к ней направлялись Генка и Куан.

— С возвращением вас, Дамеш Сахиевна,— пышно сказал Гена и пожал руку Дамеш.

И только что они разговорились, как вдруг на них вихрем налетел дед.

— А ну, кончайте базар,— сказал он свирепо,— А ты, инженер, не мешай ребятам работать. Ну, что встала, что гладишь? Живо на место! Ну! — и он повысил голос почти до крика..

Ребята бросились к печи.

— Дедушка,— сказала Дамеш укоризненно.— Вы даже поздороваться мне с ребятами и то не разрешаете. Я же их целую вечность не видела.

— Нашла время здороваться! Работа кипит, а она здороваться,— заворчал он.— Когда врачи кровь переливают больному, много они болтают? А сталь — это та же кровь. А ребят ты распустила — и как еще распустила! Ты инженер, они рабочие, они должны работать, а ты ими руководить, а у вас что получается? Танцплощадка у вас получается, никто тебя не слушает, никто с тобой, с инженером, не считается, отсюда, конечно, авария да срывы!

«В этом он прав»,— подумала Дамеш, когда старик отошел. И вспомнила Ораза. Тот всегда говорил, что старик словом бьет куда больнее, чем кулаком. Святая это правда...

Глава вторая

Грустно улыбаясь, Ораз стоял, опираясь на костыли, и смотрел в больничное окно. Он был один, и ему было скучно. Чахлый больничный садик неясно просвечивал сквозь марлевую занавеску; молодые деревья, узкие дорожки, плоские клумбы, стриженый газон —

вот и все, что он видел, И вдруг ему представился совершенно иной парк, другие цветники и сам он другой — здоровый, сильный, веселый, без костылей и повязок. Это алма-атинский парк. Аллеи полны народу.

А время — ранняя осень. Дорожки парка засыпаны листвой, они очень красивы — багряные, желтые, красные листья, и, топча их, Ораз то и дело наклонялся и поднимал то один, то другой лист. У него большая радость. Был слет молодежи. В числе других президиум слета поздравил с высоким званием Героя и его. Были шумные аплодисменты, были музыка и крики — его качали на руках, ему подносили цветы, его целовали друзья, и сам он чувствовал, себя молодым, веселым, радостным. И все было ему тогда по плечу.

Ораз печально покачал головой и сильнее оперся на костыль. Да, все это было, было и прошло. Нет парка — есть больничный садик. Тогда, в парке, он был действительно героем, и все понимали это.

Он посмотрел на небо. Уже вечерело, и нижний край облаков загорался ярким пламенем, будто с неба кто- то спустил огненно-красный ковер, и ковер этот висел, не достигая земли. Кое-где через багрянец прорывалось солнце, и Ораз видел прямые ясные лучи, полные золотых кипящих пылинок. Жаль, что он не художник, а то сейчас нарисовал бы картину и называлась бы она: «Солнечный закат в больничной палате».

Ораз вздохнул и отошел от окна. Кем ему только не хотелось быть за последние годы: и инженером, и и охотником, и путешественником, теперь вот худож- ком. А оказался всего-навсего неудачным мастером. Скоро он выйдет из больницы и что будет делать дальше? Покажет ли себя по-новому, сумеет ли применить у себя в цехе тот новый способ варки стали, который он продумал за эти дни? Все сводится к тому, чтобы ужать непомерно растянувшиеся промежутки между отдельными операциями варки. В уме он, кажется, уже все проверил, но надо еще подумать и посоветоваться с Дамеш и Каиром. Вот только бы выйти поскорее отсюда... Врачи что-то тянут, говорят, что уж очень здорово он себя разукрасил! Обнаружили у него и вывих, и трещину голенной чашечки, и ущемление нерва в области поясницы. Вывихи выправили, голень загипсовали, а вот с поясницей ничего не поделаешь—надо

ждать. Спасибо, Аскар помог советом. После первого же посещения, когда Ораз пожаловался ему на боли, он сказал: надо будет попробовать вспрыснуть тебе новокаин в область поясницы.

Через час после его ухода пришла Айша со шприцем и сделала укол в спину.

Сразу стало немного легче. С тех пор все быстро пошло на поправку. Но с выпиской, говорят врачи, все-таки надо еще подождать.

Ораз вышел в больничный коридор и направился в комнату для свиданий. Сегодня день посещений, должны прийти Ажар с Булатом. И вот он увидел, что Ажар поджидает его, но Булата с ней нет.

— Что с Булатом? — тревожно спросил Ораз.— Заболел?

— Да нет, ничего такого,— робко ответила Ажар.

— Что же такое с ним? — накинулся на нее Ораз.— Как же ты не знаешь? Объелся? Простудился? Подхватил заразу какую-нибудь?

— Да нет,— ответила Ажар.— Напоролся на гвоздь, и я уложила его в постель.

— Ну как же это вышло? — Ораз был очень огорчен.— Где же ты была?

Не глядя на него, Ажар объяснила:

— Раньше с мальчишкой возился дед, а сейчас старик ушел на завод, а я целый день торчу на кухне. Булат предоставлен самому себе. Так и случилось...

«Да как же другие матери успевают и за ребенком смотреть, и обед приготовить, и белье выстирать, а некоторые еще и работают, а ты...» — так и рвалось с языка Ораза, но он сдержал себя: ведь это больница и жена пришла к нему на свиданье. Да что говорить, Ажар действительно, хорошая жена. Каждый день она ходит к нему сюда, исхудала, пожелтела, а ведь ни разу не опоздала даже на полчаса. И вообще, за что же ее ругать? Она хозяйственна, приветлива, гостеприимна, вот только ревнива не в меру, но уж такой у нее характер!

После разговора о Булате наступило молчание. На столе стоял горшок с цветами. Ораз поднес его к лицу и вдохнул запах цветов. .

— Так они пахнут только под осень,— сказал он.

Ажар с грустью посмотрела на него.

«к что мне и тебе до этих цветов? — как бы говорил ее взгляд.— Ты потому и занимаешься цветами, что тебе не о Чем говорить со мной, а этому уж ничто не поможет».

Осторожно, чуть не на цыпочках, в комнату вошли