Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

— Цуйцуй, как поешь, пойдешь с дедушкой смотреть на гонки?

Цуйцуй от смущения не могла вымолвить ни слова, но потом все же выпалила:

— Дедушка сказал, что не пойдет, если он пойдет, то некому будет за лодкой приглядывать.

— А ты?

— Если дедушка не пойдет, то и я не пойду.

— Ты тоже приглядываешь за лодкой?

— Я за дедушкой.

— Давайте я один вместо вас двоих за лодкой пригляжу, согласны?

Лодка причалила, ткнувшись носом в земляную насыпь. Эрлао спрыгнул на берег и, стоя на склоне, сказал:

Цуйцуй, прости за беспокойство! Я вернусь домой и пришлю человека подменить вас, быстрее ешьте и приходите к нам домой на лодки смотреть, сегодня народу много, настоящий праздник.

Цуйцуй не поняла добрых намерений этого незнакомца. Почему ей обязательно нужно идти к нему домой смотреть на гонки? Поджав губки, она улыбнулась и потянула лодку обратно. Доплыв до домашнего берега, она увидела, что тот человек все еще стоит на маленькой горе на противоположном берегу, как будто чего-то ждет, и не торопится уходить. Девочка вернулась домой, подошла к очагу развести огонь и, закладывая в него немного отсыревшую траву, спросила у деда, который как раз пригубил из принесенной гостем горлянки:

— Дедушка, тот человек хочет вернуться домой и прислать кого-то тебе на смену, хочет, чтобы мы с тобой пошли на лодки смотреть, ты пойдешь?

— А ты хотела бы пойти?

— Если мы вдвоем пойдем, то с радостью. Этот человек очень хороший, и я как будто знаю его, кто это?

«Вот уж верно, он тоже считает тебя хорошей!» — подумал дед, а вслух, смеясь, сказал:

— Цуйцуй, а ты не помнишь разве, два года назад на берегу реки тебе человек сказал, что тебя рыба съест?

Цуйцуй поняла, но по-прежнему притворялась, что не понимает, и спросила:

— А кто он?

— Ну, подумай, угадай.

— В книге «Сто старых фамилий»[151] народу много, я ни за что не угадаю, кто он такой.

— Эрлао из семьи Шуньшуня, заведующего пристанью, он тебя знает, а ты его нет!

Дед хлебнул из горлянки и, будто бы хваля вино, но в то же время словно хваля и человека, тихонько сказал:

— Хорошо, на редкость хорошо!

Внизу у насыпи закричали искавшие переправы, и дед, приговаривая «Хорошо, хорошо…», поспешно спустился в лодку и отправился работать.

Глава четвертая

10

Когда они ели, с другого берега кто-то кликнул о переправе. Цуйцуй первая бросилась в лодку, доплыла и выяснила, что это лодочник из дома Шуньшуня, которого послали им на смену и который, завидев ее, сообщил:

— Эрлао сказал, чтобы вы приходили, как поедите, он уже на реке.

И, завидев деда, повторил:

— Эрлао сказал, чтобы вы приходили, как поедите, он уже на реке.

Навострив уши, можно было расслышать, что дальний бой барабанов участился, и звук этот рисовал в воображении картину, как длинные лодки несутся по прямой вдоль реки, прочерчивая на поверхности воды прекрасную длинную дорожку!

Вновь прибывший даже чаю не откушал, а сразу же занял место на носу лодки; за едой Цуйцуй с дедом пригласили его выпить, но, он отказался, только покачав головой.

— Цуйцуй, я не пойду, а ты сходи с собачкой, хорошо? — сказал дед.

— Если не пойдешь, я тоже идти не хочу!

— А если я пойду?

— Я вообще-то не хотела, но с тобой пойти хочу.

— Эх, Цуйцуй, Цуйцуй. — улыбаясь, сказал дед, — хорошо, пойдем вместе.

Когда дед и Цуйцуй дошли до городской набережной, там уже было многолюдно. Мелкий дождик прекратился, но земля оставалась сырой. Дед хотел, чтобы Цуйцуй смотрела гонки из дома управляющего пристанью, но Цуйцуй решила, что ей и на берегу неплохо. Однако долго они не простояли — Шуньшунь прислал человека с приглашением зайти к нему в гости. На верхнем этаже его дома уже было полно народу. Жена и дочь деревенского богача, которых Цуйцуй видела утром на переправе, тоже получили радушный прием и теперь занимали место у самого лучшего окна. Завидев Цуйцуй, девочка тут же позвала: «Иди сюда, иди!» Та, стесняясь, подошла и уселась на лавку позади них, после чего дед удалился.

Он вовсе не собирался смотреть на состязания драконьих лодок — один знакомый потащил его на пол-ли вверх по течению полюбоваться новой водяной мельницей. Старый паромщик уже давно интересовался ее вальцами. Возле горы на берегу стояла крошечная соломенная хижина, а в хижине — огромный круглый камень, который держался на горизонтальной оси, наискось установленной в каменном желобе. Когда открывали шлюзы, поток устремлялся на скрытое под землей колесо, и верхний каменный вал начинал быстро вращаться. Хозяин, заведовавший этой штукой, засыпал сырой рис в желоб, а перемолотый ссыпал в сито в углу хижины, а потом отсеивал отруби. Земля была густо усыпана ими, равно как и голова хозяина, повязанная куском белой ткани, и его плечи. В хорошую погоду на свободном участке вокруг мельницы сажали редьку, капусту, чеснок и лук. Когда водопроток ломался, хозяин снимал штаны и спускался в реку, чтобы завалить камнями место, где подтекала вода. А если дамба при мельнице была выстроена хорошо, можно было устроить маленькую запруду и без труда поймать рыбку.

Заниматься мельницей у реки было намного интересней, чем переправой, это было ясно с первого взгляда. Однако мечты паромщика о мельнице так и оставались мечтами. Все мельницы издавна принадлежали богачам.

Когда знакомый привел паромщика к мельнице, то рассказал и об ее хозяине. За беседой они внимательно рассматривали каждый уголок.

Знакомый, попинав новый жернов, сказал:

— Эти люди из Чжунсая сидят в своей крепости высоко в горах, а дело-то начинать к нам на реку приходят; вот эта мельница — начальника дружины Вана из Чжунсая, столько денег — семьсот чохов!

Старый паромщик, вращая маленькими глазками, с легкой завистью любовался всем, что было на мельнице, кивал, давая оценку каждой вещи. Потом они сели на недоделанную скамью из белой древесины, и знакомый заговорил о будущем мельницы: вроде бы ее должны были отдать как приданое за дочерью командира дружины. Вслед за этим он вспомнил о Цуйцуй и сразу же — о поручении, которое доверил ему Далао, и спросил:

— Дядя, сколько Цуйцуй будет в этом году?

— Уже четырнадцать, будет пятнадцать, — сказав это, старый паромщик продолжил в уме подсчет минувшим годам.

— Четырнадцать — а уже такая способная!