Сон цвета киновари. Необыкновенные истории обыкновенной жизни - Шэнь Цунвэнь

— Какое счастье? Нет же за ней крупорушки, чтоб в приданое отдать.

— Не говорите так! Она — нужный человек! Пара рук заменит пять крупорушек! Ведь построил же голыми руками Лю Бань лоянский мост!

И сам же засмеялся.

Старый паромщик тоже засмеялся, подумав: «Что ж, и Цуйцуй пойдет голыми руками строить лоянский мост? Вот новости!»

А тот человек спустя еще какое-то время сказал:

— Глаз чадунца не дурак — выбирать жену мастак. Дядюшка, если вы мне доверяете, я расскажу вам одну шутку.

— Какую шутку? — спросил паромщик.

— Дядюшка, если вы мне доверяете, примите эту шутку за правду.

И вслед за этим рассказал, как Далао из семьи Шуньшуня хвалил красоту Цуйцуй, а также поручил ему выведать, как старик отнесется к этому, после чего пересказал паромщику и другие слова парня:

— Я его спрашиваю: «Далао, ты правду говоришь или шутишь?», а он отвечает: «Ты сходи для меня к старику и разузнай, мне нравится Цуйцуй, я хочу Цуйцуй, это правда!» Я говорю: «Я на язык-то не остер, а ну как скажу, а старик мне — оплеуху?» А он: «Если боишься побоев, то сперва расскажи как шутку, тогда он тебя не побьет!» Поэтому, дядя, я с вами речь завел сперва как о шутке. Подумайте, он девятого числа вернется из Сычуани и придет ко мне, что ему ответить?

Старый паромщик вспомнил, что в прошлый раз сказал ему сам Далао, и понял, что намерения его искренни, а также понял, что Шуньшуню нравится Цуйцуй, и душа его возликовала. Но обычай требовал, чтобы на обсуждение подобных дел человек явился в дом у речки сам, с гостинцами, и благоразумно ответил:

— Когда он вернется, ты скажи — старик, услышав шутку, и сам шутку рассказал: «Телеге, говорит, ехать по тележной колее, а лошади — по тропе лошадиной, у каждого свой путь. Если Далао пойдет по тележной колее, то решать должен его отец, пусть пришлет сватов и пристойно со мной это обсудит. Если пойдет по лошадиной тропе, то должен решать сам, выйти на утес возле переправы и петь для Цуйцуй».

— Дядя, если долгие песни тронут сердце Цуйцуй, то я прямо завтра сам пойду ей петь.

— Думаешь, я буду против, если Цуйцуй согласится?

— Нет, он думает, что если ты согласишься, то Цуйцуй не сможет возразить.

— Нельзя так говорить, это ведь ее дело!

— Даже если и ее, все равно обязательно нужен старший, чтобы принимать решения, да и он сам все-таки считает, что ваше слово куда лучше, чем бесконечно петь днями и ночами.

— Ну тогда, скажу я, мы сделаем так: когда он вернется из Сычуани, нужно, чтобы они начистоту поговорили с Шуньшунем. А я что, я сперва у Цуйцуй спрошу, если она считает, что уйти с тем, кто ей будет петь, интереснее, то ты тогда убеди Далао идти по извилистой лошадиной тропе.

— Хорошо. Как увижу его, сразу скажу: «Далао, твою шутку я рассказал, а по правде ты уж сам смотри, как судьба твоя будет». И правда, пусть судьба распорядится, но я знаю, его судьба в ваших руках.

— Не говори так! Будь это дело у меня в руках, я бы сразу же согласился.

Закончив этот разговор, они направились смотреть на три новые лодки Шуньшуня. А в доме Шуньшуня на улице Хэцзе меж тем творились такие дела:

Хотя дочь деревенского богатея и позвала Цуйцуй сесть рядом с ней, и место было очень хорошее — из этого окна была видна каждая волна на реке, — сердце паромщицы не могло найти покоя. Теснящиеся у других окон, что пришли посмотреть на гуляния, чаще глядели на этих женщин, чем на реку. Некоторые гости притворялись, что им нужно по какому-то делу пройти из одного конца дома в другой, но на самом деле глазели на женщин, что сидели рядом с Цуйцуй. Она чувствовала себя не в своей тарелке и только искала предлог, чтобы убежать. Вскоре с реки донесся звук взрывающихся хлопушек, и собравшиеся на другом берегу лодки дружно стартовали в сторону города. Сперва четыре лодки держались недалеко друг от друга, подобно четырем стрелам рассекая водную гладь, но на середине пути вперед вырвались две, а спустя еще немного времени между ними двумя проскользнула еще одна, обогнала их и рванулась вперед. Когда лодка достигла здания таможенного управления, еще раз, знаменуя ее победу, грянули хлопушки. Выяснилось, что победившую команду составляли гребцы с улицы Хэцзе, и треск поздравительных хлопушек раздавался уже повсеместно. Лодка проделала путь вдоль домов на сваях, ее барабан грохотал под веселые приветственные крики с берега и из окон. Цуйцуй увидела парня с красным тюрбаном на голове, что стоял на носу лодки и размахивал флажками, направляя ее ход, — это был Эрлао, который давеча приносил горлянку. В ее памяти вновь всплыли события трехлетней давности — «Большая рыба тебя слопает!» — «Слопает или нет — не твое дело!» — «Собака, смотри, на кого лаешь!»… Вспомнив о псе, она вдруг поняла, что его нет рядом, и отправилась на поиски, напрочь забыв о человеке в лодке.

Она искала в толпе своего пса, а вокруг меж тем шли разговоры.

Одна женщина с широким лицом спросила:

— Это из которой же семьи вон та, что сидит на том прекрасном месте возле окна в доме Шуньшуня?

Другая женщина тут же ответила:

— Это дочь господина Вана из крепости, говорят, сегодня приехала посмотреть на гонки, а на самом деле — кое на кого, да и самой показаться! Вот же везет ей, посчастливилось на такое хорошее место сесть!

— На кого смотреть? Кому показаться?

— Ах, ты все еще не понимаешь! Тот богач хочет с Шуньшунем породниться.

— А за кого ее замуж отдают? За Далао или за Эрлао?

— Говорят, за Эрлао, подождите, увидите — этот Юэ Юнь скоро сюда придет поглядеть на тещу.

— Все уже уладили, — вмешалась другая женщина, — все очень хорошо! За ней в приданое дают новехонькую мельницу, даже лучше, чем десять рабочих!

Кто-то спросил:

— А что Эрлао? Согласится?

Кто-то тихо ответил:

— Эрлао уже говорил, что не на что тут смотреть. «Для начала, я просто не хочу быть хозяином мельницы!»

— Ты слышал, как сам Юэ Юнь сказал?

— Я слышала, что другие говорят. И еще говорят, что Эрлао нравится паромщица.

— Но он же не дурачок, неужели правда хочет переправу, а не мельницу?

— Кто знает. У Шуньшуня в семье такие, на вкус и цвет товарища нет, что