В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

Маргарита Симоновна Симоньян

В начале было Слово – в конце будет Цифра

Необходимость написания этой книги продиктована Откровением Иоанна, также известным как Апокалипсис. Потому что он уже близко.

Маргарита Симоньян, текст, 2025

Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2025

Слово

«Блажен читающий и слушающий слова пророчества Книги сей»

Откровение Иоанна

В одну из ночей первого века, еще до рассвета, до рыбаков и четвертой стражи, Прохор с Учителем покинули город, приютивший их на много лет. Когда-то давно Учитель впервые пришел в Эфес вместе с Ней, спасая Ее от флагрумов – римских плеток с костяными крючьями на концах, которыми первоклассные палачи Нерона наловчились за пять ударов сдирать с человека всю кожу.

Город сначала подсунул Учителю своих бесноватых, и он изгнал бесов, потом больных – и он их исцелил, потом мертвых, и он их воскресил, но за все это неблагодарный город забросал его насмерть камнями. Тогда Учитель молитвой вызвал неслыханный зной, от которого в один миг сгинули двести из побивавших его, а сам он остался цел.

Он не смог умереть и в Риме, куда его привели в кандалах и заставили выпить чашу с цикутой, а потом бросили в кипящее масло, но на нем, чуждом тлению плоти, не осталось даже ожога. Когда все, с кем он вкушал хлеб и вино, отошли к Господу (включая самого Господа), Учитель, повинуясь чему-то неодолимому, так и не понятому Прохором, сам удалился в пещеру без пищи, и через много дней в этой пещере ангел открыл ему что-то совсем уже непонятное, страшное, то самое, что он теперь диктовал Прохору.

– Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы, – произнес Учитель, щурясь от низкого солнца, которое, приготовляясь язвить все живое, медленно поднималось над каменистой тропой, карабкающейся по холму.

– «И нет в нем никакой тьмы», – шепотом повторил Прохор, записывая на ходу. – А мы и сегодня не будем есть, Учитель?

– Я ведь просил тебя не называть меня Учителем. У нас только один Учитель. Неужели ты не понимаешь этого?

– Я понимаю, Учитель, – быстро сказал Прохор и тут же испуганно остановился. Учитель только устало махнул посохом.

– Разве мы не ели сегодня, отрок? – спросил он через минуту.

– Нет. И вчера не ели.

– А что же тебя не накормила торговка, которой ты всю ночь помогал переносить тюки?

– Она дала мне за это белый платок. Ты же сказал, Учитель, найти где-то белый платок, но не красть.

Учитель не отвечал. Позади серебрился Эфес, пожираемый завистью к своему прошлому и презрением к своему будущему. В прошлом здесь славно забили камнями дочерей перса-градоначальника, и в честь победы над персами сам Александр Великий заложил первый камень в основание четвертого чуда света – храма охотницы Артемиды, а когда от Эфеса отказалась река, отравив его малярией, город отстроил сам себя заново далеко от презренной реки, ближе к благословенному морю.

В нашей эре Эфес стал вторым после Рима, только чище и интереснее Рима: таким чистым, что юноши любовались собой в его мраморных мостовых, как в зеркалах, а в городских уборных именитые горожане проводили дни в беседах и отдыхе от летнего зноя; таким интересным, что в одном из двух городских театров не только гремели будничные гладиаторские бои, но и однажды бичевали Павла, называвшего себя Апостолом.

Покидая город, Прохор с Учителем еще не знали, что Эфесу предначертано было стать столицей новой империи, душой новой веры, подкравшейся к его виноградникам в пергаментных свитках Учителя, но он ей не станет, его обойдет выскочка-Константинополь; и сам город еще не чувствовал своего будущего бесчестия, когда он разнесет по камешку храм Артемиды, перетрет на известку статуи своих бывших богов, чтобы опять построить из этих камней и известки самого себя заново, догоняя ушедшую воду, потому что на этот раз от него отвернется море – в результате то ли землетрясения, то ли разочарования.

Всю оставшуюся дорогу Учитель молчал, только изредка произнося что-то вроде «и нет в нем никакой тьмы», и посох его стучал по сизым камням и стволам олив, на которых отдыхала еще не проснувшаяся саранча, а из-под встревоженного его поступью камня выстреливал скорпион.

Проходя мимо чахлой смоковницы, Прохор хотел было перекусить хотя бы ее плодами, но не нашел ни одного – и слава Богу, поскольку плоды смоковницы в это время незрелы, и их ядовитый молочный сок выжигает гортань.

Из-за склона навстречу вынырнул караван. Мулы, груженные тканями, побрякушками из хризопраза и ясписа и драгоценным шафраном, заняли всю тропу. Погонщик замахнулся на Учителя палкой, но тот опять промолчал.

С полдороги за ними пристроилось, жалобно блея, стадо овец, потерявшее своего пастуха. Впереди, зазывая путников, трепетали длиннопалые ветки оливковой рощи, каменистый склон был выстлан розмариновыми кустами и отцветавшей лавандой, над которой носились пчелы, и не было слышно ни каравана, ни проснувшегося Эфеса, налитого грохотом колесниц, груженых повозок, базаров и площадей, где побивали камнями блудниц и пророков.

– Пришли, отрок. Дай заступ, – сказал Учитель.

Он остановился недалеко от старой оливы, у которой снизу, под сизыми листьями трепыхались полумертвые желтые. Олива напомнила Прохору брошенную собаку с базара, с такой же свалявшейся под брюхом желтой отжившей шерстью. У этого пса давно погибли все, к кому он когда-либо привязался, и стаю его перемучили ничего не знающие и оттого особо жестокие дети, – и Прохору стало жалко себя.

Как будто почувствовав это, Учитель сказал:

– Видишь лаванду? Когда все закончится, поищи себе мед.

– Что закончится, Учитель? – настороженно спросил Прохор.

Но Учитель опять промолчал и постучал заступом по земле. Земля отозвалась лязганьем камня и змеиным шипом песка. Утерев лицо рукавом своего выцветшего хитона, когда-то коричневого, а теперь грязно-бурого, как давно пролитая кровь, Учитель ударил заступом.

– Ты правильно записывай, Прохор. Они и без твоих ошибок все перепутают.

– Учитель, почему ты не даешь мне тебе помочь? – осторожно начал Прохор.

– Если ты будешь копать, кто же будет Слово Божье записывать? Я-то уж букв не вижу. А камни вижу пока.

– Потом запишу.

– Потом не получится. Время пришло.

Через час заблудившееся полупрозрачное облачко споткнулось о солнце и на минуту спрятало его, как будто накрыло саваном. Солнце мгновенно перестало жалить, оставив только крахмальные ленты трех пыльных лучей между веток оливы.

Учитель, тяжело утерев пот, осторожно спустился в яму. Камни лязгали, против воли двигаясь под его