Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров
На языке нынешних технореалий нательный крест – что-то среднее между микрочипом и веб-камерой, при помощи которой Бог контролирует и защищает своего адепта. «Отключай» крест – и твори с жертвой что пожелаешь!
– Самое простенькое – за упокой свечку! – наставляет ведьма. – Бог его, как мёртвого, со счетов спишет, ангела-хранителя отзовёт. Только поджигать надо не с фитилька, а с жопки! – вроде мелочь, а важна…
Вот так они гневят Всевышнего, тешат бесов. И вместе им легко, непринуждённо и хорошо, как и нам было с тобой когда-то, милая…
– И вот сам посуди, старичок… – Макаровна хитро зыркает на Сапогова. – Всё происходит в церкви и вроде как не без участия Бога. И чем обычные колдуны отличаются от попов, а?! Просто одним позволено чародействовать, а другим нельзя! И где справедливость?
– Никакой! – распаляется Сапогов, стучит кулаком по столу. – Безобразие! Я решительно протестую! Бунтую и восстаю!..
Чуть ли не час пролетел, а они всё болтают о всяких магических тонкостях.
– Так ты каждый раз на один и тот же перекрёсток ходишь?! – всплёскивает руками Макаровна. – Ну даёшь! Он же коцаный! Ну, битый или меченый! На нём ничего путного не провернуть! Новый надо найти!
По мнению многих уважаемых колдунов, перекрёсток – площадка одноразовая. Если был проведён обряд, больше этим местом не воспользоваться. Поэтому нетронутый перекрёсток – на вес золота.
– Поищу… – огорчается Сапогов. – Поброжу…
– Наш район сразу вычёркивай! – предупреждает Макаровна. – Тут живого места нет!
Привирает, конечно. Есть парочка-тройка девственных перекрёстков, да они ей самой пригодятся.
Существует практика так называемых имитаций, когда перекрёсток выстилают из ковровых или тканевых дорожек. Для бытовой ерунды сойдёт; для серьёзных дел – увольте…
– На кладбище гляну… – прикидывает Сапогов. – Там точно отыщется перекрёсточек среди косточек!
– Забудь, старичок! – Макаровна машет руками, словно налетели комары. – Тебе туда вообще соваться нельзя! Только мертвяков на загривок посадишь и окочуришься! Вы на него посмотрите! – призывает в свидетели невидимую нечисть. – Заявился весь в могильных глистах и новых хочет!..
Ведьма между делом поставила на плиту чайник. Постиранное постельное бельё развесила на натянутой от окна до стены проволоке; кухня умиротворяюще пахнет свежей матерчатой сыростью.
Сапогов расслабленно следит за хлопочущей по хозяйству Макаровной.
– А колдуну разрешено креститься? – деловито уточняет Андрей Тимофеевич, попивая чай. – Для маскировки? Не испортится проклятие или порча?
– Ты дулю держи за спиной, – Макаровна наконец присаживается. – Или сделай открест.
– Это как?
– Ничего не знает! – весело удивляется ведьма. – Тоже крест, только в обратном порядке, с плеча на плечо, потом с пуза на лоб. Его ещё чёртовым знамением называют. А если людишки рядом стоят и смотрят, то молись как все, а крест потом скинь с себя, – и показывает движение, будто срывает с шеи платок, комкает и швыряет за спину. – Понял?
– Спасибо вам огромное… – начинает Сапогов.
И получает от Макаровны неожиданную затрещину! Такую крепкую, что выворачивает на себя чашку с чаем.
Андрей Тимофеевич вскакивает, отряхивает штаны:
– Вы что себе позволяете?! Вы чего руки распускаете?!
– Спасибо попу́ в церкви скажешь! – шипит Макаровна.
Ещё секунду назад сидела и улыбалась, а тут точно перемкнуло! Логично, всё ж она погубительница, а не разомлевшая от разговора с мужчиной одинокая старуха.
– Спасибо означает «Спаси Бог»! Вот его и проси, чтоб учил!
– Я хотел поблагодарить… – пытается исправить ситуацию Сапогов и едва успевает закрыться рукой от пощёчины.
– Благодарить – это «благо дарить»! – Макаровна брызжет слюной. – Не будет из тебя проку! Пшёл вон, моль долговязая!..
Непонятно, чего взбеленилась. Могла же не буянить, а доходчиво объяснить неопытному счетоводу, что у колдовской братии в таких случаях принято просто кивать либо, прижав ладонь к пупку, говорить: «Без души!» или «Danke schӧn».
– Так вы бы меня лучше не били и не обзывали всякими словами!.. – Сапогов изо всех сил пытается оставаться джентльменом, хотя желание врезать по роже Макаровне велико. – А погрузили бы в практику, так сказать, пагубы!..
– Старый ты уже! – орёт Макаровна. – Скоро подохнешь, жаль время на тебя переводить. Проваливай, засиделся в гостях! Пошёл! Не нашей ты породы!..
Изгоняемый Сапогов в дверях по-офицерски разворачивается на каблуках:
– Поклон за науку, мадам! – и неожиданно для самого себя суёт руку в карман пиджака, вытаскивает веночек с пластырем и протягивает Макаровне. – Прошу!
– Это ещё что?! – спрашивает сварливо ведьма.
– Порча моя на вас! – небрежно поясняет Сапогов. – Перья, мухи, а в серёдке пластырь с вашего прелестного личика. Не теряйте больше свои… э-э-э… аксессуары! Честь имею!..
После широкого жеста Сапогов разворачивается и шагает вниз по ступеням.
Сверху догоняет сварливый окрик Макаровны:
– Эй! Андрей Николаевич! Или как тебя там!.. – ведьма выползла на площадку. Словно нехотя говорит: – В ночь со вторника на среду, кровь из мизинца левой руки! – после чего хлопает дверью.
Вот! А счетовод все прошлые разы протыкал иглой указательный палец на правой – чтоб удобнее писать было. Вроде ерунда, но именно из таких нюансов и мелочей складывается магический ритуал.
Аудиенция, кажется, закончена… Ан нет!
– Перекрёсток нужен не простой, а Чёртов Крест! Из трёх дорог! И петуху не забудь башку отрубить! – высунулась ещё раз. – Дурень! Моль!..
И снова громыхнула дверь. Вот теперь точно попрощались.
Тронул ли Макаровну поступок Сапогова? Сомнительно. Она выше общечеловеческой чуши про дружбу и благородство. Ближайшая параллель миру колдовскому – уголовная среда, в которой уважаемые личности – воры, а прочие фраера, мужики – разновидности недочеловеков. Вот и для чёрных магов обычное население Земли – покорное стадо, быдло, а правильные «люди» – исключительно колдовские «нелюди». Как и воры, в каждой экстренной ситуации колдуны в законе собираются на сходку, решают насущные вопросы. Бывает, что и наказывают кого-то из своих, причём довольно жестоко. Кстати, и гневливая казуистика Макаровны по поводу слов благодарности весьма напоминает уголовную. В тюрьме вот тоже не принято использовать какие-то слова с воли, вроде «садитесь» или «до свидания». В общем, Сапогов – выскочка и фраер, а Макаровна – авторитетная воровка, то бишь ведьма.
Старуха изучает себя в зеркале. Узнать бы, что она думает, разглядывая засаленную седину, бородавки и морщины? Должно быть, горюет о пролетевших годах, утраченной молодости…
Ведьма дует на отражение, и оно тает. Остаётся мутный овал, похожий на раскатанный лист теста. Артритными неповоротливыми пальцами начинает создавать зеркальной глади новое лицо. Исчезли пегие космы. У Макаровны белокурые вьющиеся локоны. Вместо сизых губ и шамкающих дёсен – пухлый алый рот и жемчужные зубы. Густые брови, длинные ресницы. Макаровна ворожит. И ноздреватую картофелину сменил точёный носик. С подбородка исчезли мерзкие седые волоски, бородавки. Кожа на шее помолодела и подтянулась.
