Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

Ратиков опять как-то вяло в приоткрытые двери хаты и сеней позвал водителя. Тот вбежал, и спокойствие на его лице сменилось полной растерянностью.

— Ключ зажигания! — потребовал Оська у водителя, который, как обреченная мышь, смотрел на темный ствол пистолета.

— Он там, — прошептал, глотая слова, водитель. — В машине…

— Одень наручники на сержанта, — видя, что водитель медлит, не зная, как поступить с начальником, Оська пригрозил: — Даю тебе одну секунду… Ну!

— Делай! — сказал Ратиков, спрятав руки за спиной.

Оське это показалось подозрительным, а вдруг водитель передаст незаметно оружие старшему сержанту?

— Руки, руки! — закричал он, наводя пистолет на Ратикова.

— Да пожалуйста, — якобы с большим недовольством бросил старший сержант и встряхнул руками.

Этого движения хватило, чтобы пистолет, привязанный на резинке в рукаве, выскользнул наружу. Ратиков привычным движением схватит его, в одно мгновение поднял и выстрелил. Кровавое пятно заалело на лбу Оськи. Он вздрогнул, уронил свой пистолет и начала падать. Ратиков молнией метнулся к Екатерине, подхватил ее на руки, ибо падающий Оська ногами сдвинул стул в сторону, и петля быстро бы затянулась на шее девушки. Екатерина на какое-то время потеряла сознание. Ратиков положил ее на кровать, над дочерью склонилась Аграфена Макаровна, заголосила, к ней присоединилась и Лидия Макаровна.

— Во — в два голоса! — с горечью улыбнулся Ратиков, а водителю глазами показал на милиционеров: — Снимай с них наручники… Убитого в машину…

— Ну, и товарищ сержант? — восхищался один из милиционеров, потирая руку на запястье, где были надеты наручники.

— Что — ну? — недовольный обернулся к нему Ратиков.

— Как это вы… я даже не успел глазом моргнуть!

— Все просто, все просто…

— О! У него в кармане монеты, — водитель развязал узелок и высыпал деньги на стол. — Золотые!

На лицо Екатерины брызнули водой, и она дрогнула, пришла в себя, встала с кровати.

— Это его монеты, — увидела она деньги на столе, — он с ними хотел на Украину бежать… в леса какие-то… Я забыла…

— В ровенские? — подсказал Ратиков.

— В эти… эти, — подтвердила девушка.

— Понятно, к бандеровцам хотел улизнуть… Монеты посчитать, — приказал старший сержант.

— А зачем? — не понял водитель.

— Государственная казна счет любит, знать должен!.. Сейчас нам каждая копейка дорога, особенно золотая… Считай при свидетелях… Ты грамотная? — обратился он к Екатерине, — а потом махнул рукой. — Тьфу! Ты же в средней школе училась и, говорят, неплохо… Будешь в качестве свидетеля подписывать бумагу в банк… По-другому нельзя!

Когда процедура была закончена, старший сержант завязал деньги опять в узелок и положил его в свою полевую сумку. Наказав Екатерине никуда не отлучаться из Завального, ибо она понадобится как пострадавшая и очевидец происшедшего.

— Спасибо тебе, сынок, — обратилась к Ратикову Лидия Макаровна.

— За что собственно? — сразу не понял он.

— Племянницу мою спас, голубку нашу…

— Из петли вынул, — всхлипнула Аграфена Макаровна.

— Работа наша такая, слегка порозовел старший сержант. — Вообще-то, все, до свиданья, — у порога остановился, кивнул в сторону Кати, — будет выходить замуж, не забудьте на свадьбу пригласить… Шучу!

Ратиков вышел из хаты. Возле машины водитель покачал головой.

— Товарищ старший сержант, ну, вы и хитрец!.. Теперь я знаю, зачем вы взяли мой карабин, чтоб этот гад не догадался о спрятанном в рукаве пистолете…

— Кинь я пистолет на пол, что было бы? — спросил Ратиков. — А была бы хана… Не он, а мы были бы теперь на его месте… Учись, я тоже этому учился…

— Вам за такую находчивость — награду!

— Выговор… Выговор на всю катушку!

— Как!? — почти разом воскликнули все трое подчиненных Ратикова.

Вот так… Преступника надо было брать живым, а я его ухлопал…

Девушка уж очень красивая, глаза… Не глаза, а озера!.. Не было у меня другого выхода, ребята… Ну, поехали, а то скоро стемнеет, приедем поздно и опять мне от домашнего старшины нагоняй будет… Жена у меня — ревность в чистом виде!

Автомобиль заурчал и двинулся по улице деревни, из хат которой ее провожали сотни любопытных и настороженных глаз.

XI

Едва засинели окна, Анисья Никоновна опустила голые ноги с кровати на пол, и, зевая и крестясь, стала нащупывать пальцами ног старые, растоптанные тапочки, но, не найдя их в темноте, видимо, случайно сунула далеко под кровать, на цыпочках пошла посмотреть, как спит Виктор: боялась как бы он не простудился вчера в холодной воде, вытаскивая колокол. Каково же было ее удивление, когда сына на кровати не оказалось. «Может, он по нужде вышел, — подумала она, приметив, что все, чем она накрывала его с вечера, откинуто в сторону, — да так оно и есть…» И Анисья Никоновна, теперь уже не соблюдая осторожность и тишину, которую все равно рвал на клочья громким храпом Афанасий Фомич, пошлепала к себе в спальню. Залезла под еще теплое стеганое одеяло и опять прикорнула. Хотела на минутку вздремнуть, до восхода солнышка, а уснула так крепко, что никакой храп сo свистом и бульканьем мужа не помешал ей увидеть целый калейдоскоп всевозможных приятных и дурных снов.

Пока спала мать и пел носом гимн храповицкому отец, Виктор в раздумье сидел на крылечке, накинув на плечи офицерский, но уже без погон китель, который накануне хорошо вычистила Анисья Никоновна, нежно называя его тителем. После того, как мать натерла перваком ему спину и грудь, он быстро уснул, пропотел в три ручья под наброшенным на него ворохом одежды, не считая одеяла, но перед самой зарей — луп глазами и больше не мог их сомкнуть. Спать больше не хотелось. Екатерина не выходила у него из головы: как она там, был ли у нее Оська, не арестовали ли его? Виктор понимал, что такого прохиндея трудно поймать. В немецкой разведшколе, наверняка, научили его многому, в том числе и конспирации. И Виктор решил немедленно отправиться в соседний район, хотя где находится Завальное он представления не имел, даже впервые слышал такое название деревни. Хотел предупредить родителей, но не решился прерывать их сон. «Потом все им объясню, — подумал он, — а то еще отговаривать начнут… Мать так обязательно!». И он ушел, скрываясь в сумерках.

По пустынной улице села лениво текла густо-синяя предзаревая тишина, лишь изредка нарушаемая каким-нибудь беспокойным петухом. Ему издали отвечал другой и еще дальше третий — и так в перекличке эти никем не назначенные часовые добровольно оповещали, что в Нагорном порядок и покой, что больше, как прежде, чужие солдаты ловить их собратьев не будут, а уж