Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
– Ванечек, миленький, ты что ж, твою мать, притащился с половником да с пешней, а лесенку не подчинил. Ты ж молодой, ладненький, силы как в бычаре, а все ленишься задом пошевелить.
Мы с Яшкой переглядываемся, смеемся и, не сговариваясь, одновременно идем к спуску, волоча за собой пешни. Семенычу не откажешь.
…На белом свете есть такие места – скрытые от времени и вообще от всего, что происходит в мире. Рядом, совсем рядом громадный мост через великую реку, соединяющий два города, рядом машины, военный аэродром, железная дорога. Мегамиры почти касаются местных границ, но на этом спасительном «почти» все и заканчивается. Руки у истории не доходят до подобных уголков. Здесь, в Ставе, избушки-домишки, вагончики-бараки, огородики, парнички с редиской, магазинишко, который гордо и незамысловато называется почему-то неизвестно что обозначающей цифрой «Тридцать второй» и в котором все узнают друг друга, а чужаки не появляются никогда.
Давным-давно еще, когда мост только собирались строить, появился на берегу полуречушки-полуручья мостотрядовский поселок. Наскоро, в два счета выстроили бараки – годик, в крайнем случае другой, думали люди, проживут здесь, а там – в новые дома, в новую жизнь. Думали – на время, оказалось – навсегда. И стали потихоньку обрастаться барачные дворики садами и разживаться огородами, и голубятники начали шерудить своими шестами в облаках, и стали рождаться дети мостотрядовцев, и стали стариться и умирать старики – из тех, первых, кто прибывал сюда в лучах юной надежды.
Нет, кто же спорит, кое-кому все-таки были дарованы квартиры, но многие из тех, кто строил когда-то мост, так и не расстались со своим барачным раем, не дождались «своей очереди». Их обнадеживали: «Подождите, жилье вам новое возводится». И чертежи показывали, и планы. А их детям, уже в новые времена, объясняли по-другому: «Вы же владельцы домов, земли, чего же вам еще нужно?» Так и остался мостотрядовский поселок – и несколько поколений уже выросло в нем, живя по своим собственным законам и по своему собственному времени. Крохотная забытая цивилизация, микроскопическая Вселенная. Осколок былых надежд, иверень[5], отломочек. Но и иногда и щепка – что дом.
Несколько раз приезжали высокие чиновные комиссии: многое обещали, не делали и малого. Однажды, впрочем, чиновник по фамилии не то Мар, не то Мор твердо объявил на встрече с мостотрядовцами, что бараки их будут снесены, а им выдадут городские квартиры. Только нужно, сказал зачем-то не то Мар, не то Мор, снести бани, мешающие якобы процессу обновления. И снести их должны сами жители, своими силами. А там все пойдет как по маслу. Все согласились, но к баням не притронулись. «Сломать всегда поспеется», – заметил тогда Семеныч. И только доверчивый Васька радостно принялся крушить собственную баньку. День ждал перемен, год ждал – да так и умер без бани. Ну а соседи-то языкастые про любой обман так и говорят с тех пор: «О, да это мы слышали, это Васькина баня какая-то!»
Став, он нигде не начинается и нигде не заканчивается, вытекает из Большого озера и в него же, пропетляв десятки километров по оврагам и перелескам, впадает. Невозможно взять и пройти весь Став – слишком запутано его русло. Само себя питает, и путает, и бережет…
Вообще-то Став раньше чуток по-другому назывался. Не Став это был вовсе, а речка Ставка. Не полуречушка, а самая настоящая река. С тихим-тихим течением, таким неторопким, что и не заметишь с первого раза, как водичка движется. А все ж – переливалась она, текла себе куда-то. Вот и назвали речку-тихоню – Ставка, Ставочка. Когда разливалась полая волжская вода в мае, речка вместе с озером Сазанкой превращалась в широченное водное зеркало, подтапливала домики и дома. Вода и до городских улиц добиралась, и до «Тридцать второго» доплескивалась. Для рыбалки хорошо, для озерно-речной жизни – замечательно. Только представьте: каждую весну вместе с новой водой приходят в озеро и в Ставку новые рыбьи стаи, отбивают икру, обживаются. Потому и сазанчики попадались прямо на удочки в здешних водах еще как часто. Озеро-то не зря Сазанкой нарекли. Ставка и Сазанка, тихая речка и Большое озеро… Для рыбаков – раздолье. Для береговых жителей – каждую весну испытание. Что же делать, как полую воду приостановить? Известно – плотиной, дамбой. Так появилась высокая и длинная дамба, разделившая мостотрядовскую географию на два мира: один назывался «До плотины», другой – «За дамбой». Никто никогда не говорил из местных: «До дамбы». Это прозвучало бы дико и немедленно выдало бы полное незнание говорящим здешних традиций.
– Эй, Семеныч! – окликает Николая Семеныча Яшка. – Я за дамбой вчера был, такой сороги взял отменной!
– Ишь, за дамбой… – ворчит Семеныч. – Туда пилить и пилить. Ты здоровьем не обиженный. А я уж по-стариковски, лучше здесь, до плотины, на Ставушке родном окуньков посаркаю[6].
За дамбой творились рыбацкие чудеса. То и дело доносились оттуда вести об огромных щуках, горбатых окунях, лещиных стаях… Зато с другой стороны искусственной этой границы водная жизнь начала год за годом, незаметно вроде бы, но затихать. Ставка совсем остановилась и превратилась в Став. (Хотя рыбаки-старожилы до конца называли его речкой.) Большое озеро, Сазанка, стало от лета к лету забывать о сазаньих черных плавниках, рассекающих воду на июньском рассвете. Рыба больше не заходила в Сазанку с Волги, озеро перестало быть заливным. И отъединилось навеки от системы маленьких лесных озер, с которыми по весне объединялось. И начали эти озера заболачиваться, зарастать, мельчать. Кривенькое, Тихое, Пионерское, Далекое. Пока еще живы их зеркала, пока еще можно выудить в них золотого карасика, но жизнь свою, без ежевесенней волжской подпитки, они завершают.
А жизнь мостотрядовская? Завершается ли она? Или все-таки, подобно Ставу, сама себя питает, и путает, и бережет? Как знать…
В поселке две улицы – Тургенева и Короткая. Если пойдешь по Тургенева, то выйдешь в самое браконьерское место всего местного округа, именуемое Стенка. А пойдешь по Короткой, будешь плутать долго-долго, пока не поймешь тонкой топонимической иронии. «Мостотряд не космос, – нацарапано на здешней остановке, – отсюда не возвращаются».
…Но вернемся все же к Семенычу. Пока мы с Яшкой обстукиваем ледяную лесенку, он вынимает одну рыбку за другой, бросая ее рядом с лункой, специально не прячет в ведерко, как обычно, а бросает напоказ, чтобы на снегу выросла горка –
