Бессмертная степь - Иса Капаев
«
Глава семнадцатая
Часть 1
«ДАНЬ УВАЖЕНИЯ ПРОШЕДШЕМУ И ПООЩРЕНИЕ БУДУЩЕМУ»
Когда предыдущие главы, да и вся книга, были написаны, вышел в свет объёмный труд известного российского историка Вадима Винцеровича Трепавлова под названием «История Ногайской Орды» [44].
Этот учёный много лет успешно работает над ногайской проблемой. Он написал ряд фундаментальных работ и по истории кочевников Евразии. В «Истории Ногайской Орды» им широко использованы многообразные архивные материалы, приведены ссылки на труды российских и советских историков, на сообщения восточных и европейских авторов. В печати появились положительные отзывы на этот труд.
В целом я считаю В.В. Трепавлова серьёзным и вдумчивым исследователем. Но в последнем сочинении я заметил некоторую поспешность в суждениях и выводах, что в общем нарушает главный принцип исторической науки — объективность. У меня нет намерений исчерпывающе и подробно анализировать весь материал монографии, но по основополагающим выводам учёного хотелось высказать своё мнение.
Я думаю, что реконструкция этногенеза ногаев в книге достаточно аргументирована.
«Доминирует же ныне в науке точка зрения о ногаях (и позднейших ногайцах), — пишет ученый, — как народа в первую очередь кипчакского происхождения. Главным и, бесспорно, наиболее веским аргументом в пользу этого служит то, что ногайский язык (может быть, наряду с казахским) в наибольшей чистоте сохранил кипчакскую архаику» [44, 488]. Замечательно, что при этом выводе В.В. Трепавлов в основном ссылается на академический труд Н. Баскакова «Ногайский язык и его диалекты» (1940 г.). С сожалением хочется отметить, что мало кто из тюркских учёных, занимающихся родственной проблематикой, заглядывает в это превосходное исследование.
Я полностью согласен и со схемой возникновения ногаев, приведённой в книге «История Ногайской Орды», и хочется процитировать её целиком:
«В первой половине XIII в. кипчакские кланы оказались под властью монгольских завоевателей, став основным человеческим ресурсом для строительства джучидской и чагатайской улусной системы (прочие тюрки-кочевники — огузы, карлуки, уйгуры, народы Алтая — были немногочисленны по сравнению с ними). Дешт-и-Кипчак был поделен Чингисидами на нутаги (монг.), или юрты (тюрк.) — обширные зоны пастбищных угодий, предоставленные монгольским племенам. Считалось, что некоторая (едва ли значительная) часть степи, не охваченная этой развёрсткой, по-прежнему принадлежала покоренным монголами кипчакам, предкам будущего ногайского эля кипчак.
Неизвестно, сколько именно монгольских семей переселилось на казахстанские и поволжские просторы. Во всяком случае, средневековые источники оперируют совершенно мизерным числом по сравнению с туземными кипчаками — даже не десятками, а единицами тысяч. Естественно, кочевники-пришельцы в течение первых полутора столетий существования Золотой Орды и Чагатайского улуса ассимилировались в огромной массе местных жителей. Однако кипчаки практически утратили домонгольское племенное деление и стали обозначаться посредством этнонимов тех монгольских племён, в нутагах (юртах) которых им довелось оказаться. Кочевавшие в нутаге мангутов стали мангытами, в зоне хонкиратов — кунгратами, найманов — найманами, киреитов — кереитами, или кереями. Относительно мирная и безопасная жизнь в империи Джучидов на протяжении второй половины XIII — первой половины ХIV вв. имела благоприятные демографические последствия. Старые эли множились, делились и ветвились; появлялись патронимии, различавшиеся по именам патриархов (темир-ходжа, тогунчи-улы и т. п.) или по тамгам.
В таком положении оказалось население Дешт-и-Кипчака, когда случилась смута в Чагатайском улусе первой половины XIV в., Золотой Орды в ХV в., когда был составлен первый вариант списка девяноста двух «узбекских» племён. Мангыты среди них не выделялись вначале ни знатностью, ни престижем. Но исторические обстоятельства привели мангытского лидера Эдиге к подножию джучидского трона. После многолетней эпопеи стычек и миграций Едигеев эль получил (оттеснив кунгратов) приоритет в Деште. Между Волгой и Эмбой образовался Мангытский юрт. В него вошли полностью или частично кипчакские эли, подчинявшиеся «Эдиге уругу мангытам».
Для ХV в. незаметны проявления власти мангытских биев над другими элями. Скорее всего, тогда Мангытский юрт представлял собой федерацию племенных общин, в каждой из которых имелась собственная правящая элита. Ведь формально мангыты, как и прочие племена, являлись подданными джучидских ханов левого крыла. Однако в конце ХV — начале XVI вв. «хаким Дешт-и-Кипчака» Муса сперва фактически, а затем и формально избавился от сюзеренитета вышестоящих государей, став самостоятельным правителем. Мангытская знать начала открыто претендовать на управление всеми кочевниками. Источники молчат об этой коллизии, но ясно, что аристократы-немангыты без восторга воспринимали подобные поползновения.
Думается, что и этим также объясняется лёгкость завоевания казахским ханом Касимом Ногайской Орды на рубеже 1510—1520-х годов, когда большинство собственно мангытских улусов было вынуждено уйти на запад, за Волгу. После «реконкисты» и разгрома мангытами Казахского ханства они взяли в свои руки управление всеми элями. Верхушка этих элей оказалась окончательно оттеснена от власти (но едва ли истреблена: иногда в источниках первой половины ХVI в. попадаются бии киятов, найманов и др.).
Во главе всех племенных улусов встали отныне мирзы из правящего эля мангыт. Поэтому ногаи и звались мангытами почти повсеместно на Востоке. Кипчакские кочевники с общим именем «ногаи» несколько десятилетий пребывали под предводительством победи- телей-мангытов, сохраняя прежнюю структуру элей...
Монополизирование мангытскими мирзами управления всеми элями в начале 1520-х годов стало, очевидно, последним шагом в формировании этноинтегрирующего сознания у жителей Ногайской Орды, превращения слова «ногай» из политонима в этноним...» [44, 490—492].
Схема этногенеза ногаев обрисована довольно зримо и доступно. Но я специально не процитировал абзац до конца, т. к. в следующей фразе учёный утверждает, что название «ногаи», до того как стать этнонимом, являлось, прежде всего, географическим и политическим понятием, обозначением Орды» и тут же добавляет, что для такого определения не имеется документальных подтверждений. Действительно, вопрос возникновения самого этнонима до сих пор остается открытым, в общем-то, этноним любого народа скрывает тайну своего возникновения. Однако мы с упоением ищем, строим всевозможные конъектуры.
В книге В.В. Трепавлова очень много достоинств и всё же, после прочтения её, лично я получить удовлетворения не смог. Прежде всего, считаю, что такое впечатление складывается из-за того, что книга написана очень осторожно, с оглядкой на появившееся в научном обороте множество всякого рода бездоказательных измышлений. Автор почти что избегает возвышающих историю народа моментов, описаний биографий легендарных личностей. Ведь об Эдиге, Юсуфе, Сююмбийке, Дивее-мурзе, Кантемире, Петре Урусове, Иштереке предостаточно исторических, фольклорных, литературных работ. Кроме того, меня немало смутило интригующее обращение автора книги с этнической принадлежностью героев.
