Это - Фай Гогс
– Сделаем, сэр!
– Да, вот еще что. Найди мальца пошустрее, пусть отвезет мои колеса в начальную точку этого маршрута, – приказал я и отдал ему свой телефон.
Это было еще одно чисто интуитивное действие, обдумать которое я уже не успевал.
– Попрошу младшего Блази с его БДСМ-парнями. Машину помыть?
– А я просил ее мыть?
– Ну, как знаешь, мужик… Эй, Блази! Захвати с собой этих двоих, отвезите тачку этого чухонца туда, откуда он только что приехал, чтобы его там не хватились. И не балуйтесь по дороге вашими секс-игрушками; а главное – держитесь как можно дальше от деревьев, бога ради! Бевилаква, ты со своими ребятами доставишь недоноска в тот подвал, что найдет Ди Бьяджо. Путь посидит там, пока боссы не приедут и не решат, что нам делать с этой поганью!
Тем временем все остальные постепенно пришли в себя, повставали, и вспомнить уже не могли, зачем минуту назад им понадобилось униженно ползать передо мной. Когда меня вели к машине, они почувствовали себя настолько раскованно, что не побоялись отвесить мне несколько крепких тумаков. Но мне уже было все равно, потому что я глубоко погрузился в сон.
Глава 46
В которой я едва свожу концы с концами
«Любовь моя! К тебе я безгласно взываю, подняв полные тоскливого ужаса глаза в это беспросветно-хмурое небо, словно надеюсь увидеть там все то, что могло сбыться, да так и не сбылось… Любимая, молю, прости меня! Прости, что мне не хватило мужества стать достойным твоей любви; прости, что я не сумел переступить через свой страх; прости, что я только притворялся тем, кого ты хотела видеть во мне, а может быть и видела, и тогда мое притворство позорно втройне – ведь я тогда все еще мог просто поцеловать тебя, и твои вечно надменные губы, которые становились вдруг такими беззащитными и такими доверчивыми, когда я прикасался к ним своими губами, сразу напомнили бы мне о том, как сильно ты верила в меня!
И мне уже не осталось бы ничего другого, как разделить с тобою эту веру, и напитавшись ею, сделать тот самый, последний шаг, более уже не размышляя, не составляя планов и распорядков, не запоминая дороги, по которой я мог вернуться в свой относительно безопасный мирок; ведь все это – планы, распорядки, пути спасения – не более чем еще одна отсрочка, еще одна заминка; одна из множества отсрочек и заминок, придуманных, чтобы избежать встречи с тем, другим мною – тем, что ожидает по ту сторону, ожидает исполнения твоего приговора так давно, что уже само это ожидание стало наистрашнейшим из всех возможных наказаний!
И я все думаю: может ли так случиться, что встретившись с ним глазами и глубоко заглянув в его робкую, трясущуюся душонку, я смогу наконец простить ту его трусость? И тот мой позор? Может быть, тогда они стали бы нашей общей трусостью и нашим общим позором? И может быть, тогда, наполнив наши легкие свежим воздухом, точнее, морским бризом, свежим морским бризом, который будет бризом только в самом начале, а потом станет уже не бризом, но ветром; и вот, наполнив нашу грудь этим ветром, или, скорее ураганом – нет, поднимай выше – тайфуном, вот именно, самым настоящим тайфуном! – и покрепче опершись ногами о Землю – ты, так и быть, левой, а я правой, – ведь мы же левша, помнишь? – Землю такую покатую, такую скользкую, что нам с тобой вдвоем ну никак на ней не устоять – с тайфуном-то в легких! – мы бы оттолкнулись от этого сине-коричневого шарика… – …с прозеленью? – …ну, пускай будет с прозеленью… – …и оторвавшись от него, мы устремились бы ввысь, туда, где она, наверное, уже ждала бы нас, ведь, как сказал нам священник… – поправка: что бы священник нам не сказал, он сказал это только одному из нас…
– Ну, хорошо, пусть будет так… как сказал одному из нас священник, уже не помню кому из: «великое проклятие в силу парадоксальной близости противоположностей является великой возможностью», а значит, где-то там, где-то высоко-высоко она наверняка бы нас уже ждала; и встретив ее, мы произнесли бы совсем негромко, произнесли бы шепотом, чтобы тайфун в наших легких не превратился в космический вихрь и не разметал в разные стороны планеты, созвездия и галактики: «Любимая, заклинаем тебя, не оставляй нас в этот час смертельных…» – …а тебе не кажется, что было бы лучше засунуть всю эту патетику куда подальше, и честно ей признаться, что нам без нее просто очень грустно; так грустно, что хоть сейчас в петлю?
Но то, что могло быть сказано, сказано опять не было, и еще одна отсрочка привела меня сюда, где я лежу один в холодной гнилой жиже, прикованный к склизлой деревянной стене, о которую снаружи яростно бьются волны, и пытаюсь криком отогнать крыс, рвущих на части мою плоть. Сверху открывается люк, и я вижу спускающегося по веревочной лестнице человека в грязной шляпе с соколиным пером, черном, шитом золотой нитью, камзоле явно с чужого плеча и ржавым топором, заткнутым за широкий кожаный пояс с оловянной пряжкой, рядом с которой я вижу связку ключей.
Я точно знаю, что один из них – от моих кандалов, а еще – что этот человек собирается разрубить меня на куски, и спастись я смогу только если притворюсь мертвым. Сквозь полуприкрытые веки я вижу, как он вытаскивает топор и, подходя ко мне, скалит кривые, почерневшие от табака и тухлой солонины зубы. Ближе… ближе. Тут главное не поспешить и выбрать правильный момент, иначе я лишусь не только жизни, но и шанса прильнуть к прохладному источнику, одного глотка из которого мне бы хватило, чтобы навсегда утолить мою неизбывную жажду, растянуть, увековечить эти внезапные – и такие короткие! – вспышки мгновенного чистого постижения, что преследовали меня еще с детства – или же сгинуть окончательно!
Но вдруг что-то меняется, и вот уже я, одетый в необычную, но такую мягкую и удобную одежду, стою возле двери и слушаю голоса, доносящиеся снизу. Мужской голос произносит:
– Это крысы, мисс Флоренс. По какой-то причине они могли перемещаться, только когда им снились крысы. Либо когда им снилось, что они тонут. Мы называем все это сновидческими триггерами…
Я не успеваю услышать ответ девушки, потому что снова лежу голый,
