Плутон меняет знак - Елена Козлова
Последнее, что он услышал, был Зенин лай, переходящий в вой, и Танино «Сережа, прости».
Глава 3
Вера Б
Осматривая себя в зеркальце пудреницы, Вера Б. обнаружила, что у нее на подбородке вырос волос. «Надо будет провериться на гормоны, – забеспокоилась Вера Б. – Выйду отсюда – и сразу к врачу».
– С гормонами не шутят, – случайно сказала она вслух.
Соседки по комнате, наркоманка Оля П., алкоголичка Юля В. и нимфоманка Галя С., отвлеклись от тетрадей, в которых они выполняли письменное задание на тему «История моей болезни», меланхолично посмотрели на нее и вернулись к своим сложным биографиям.
«Однако шутить с торчащим на подбородке волосом тоже не комильфо», – подумала Вера Б. Ножниц или щипчиков под рукой не оказалось. В центре лечения зависимостей, где она куковала уже месяц и тринадцать дней, иметь при себе колюще-режущие предметы было запрещено. Они хранились на специальной полке в консультантской – так называли единственную прилично меблированную комнату в рехабе, которая предназначалась, как следовало из названия, для психологических консультаций. Ну как прилично… Стол с львиными мордами по углам и когтистыми лапами вместо ножек. Диваны зассанные. Линолеум в черных пятнах…
Психологинь было две – подвыгоревшая тетка Людмила и Анастасия – недавно пришла, свежак, вроде нормальная, вежливая, по крайней мере. Помимо психологинь, за Верой Б. и другими пациентами следили ночные консультанты – из бывших. Те же алкаши и нарики, только с понтами. В устойчивой ремиссии, как они выражались. Завязавшие, в общем. Носятся со своей ремиссией, как черти с младенцами, потому что это единственное их в жизни достижение. Те еще твари. Нет ничего страшнее бывшего пациента нарколожки, почувствовавшего свою власть.
В львиной комнате сидел консультант Вова, тридцатилетний парень-альбинос с розовым подкисшим лицом, и пил бурую дрянь из кружки. Про себя он рассказывал, что лечился здесь же от «солевой» зависимости. А потом попросился работать, потому что ничего другого, кроме как употреблять и не употреблять, не умел.
– Чего тебе? – спросил Вова.
– Мне бы ножницы взять, – неуверенно ответила Вера Б.
– Что, зависимость свою хочешь отрезать? – заржал Вова. – Иди бери, потом на место положи.
– У меня нет зависимости, – огрызнулась Вера Б. – Я не алкоголичка и не наркоманка. Зачем вы меня тут держите?
– Как это нет? У тебя, Вера, напомню, любовная зависимость. Лю-бо-вна-я, – по слогам произнес Вова. – Это похлеще «солей» будет.
– Но это с каждым может случиться… Я нормальная.
– Нормальный человек не гремит в рехаб, Вера. Если ты тут оказалась, значит, проблема есть. Ты просто в сопротивлении.
– Я домой хочу. У меня дети. Трое.
– И что ты там делать будешь? В стену смотреть и с мужиком тем вслух разговаривать? Скажи спасибо, что муж тебя сюда отправил, а не в психушку.
– Вы удерживаете меня здесь насильно, – напомнила Вера. – Вы не имеете права!
– Вера, – устало сказал Вова, – я уже сто раз это слышал. Ты за ножницами пришла? Вот бери их и иди.
Вера покорно взяла ножнички с полки, на которой была скотчем прилеплена бумажка с ее именем. Вера Б. «Б» – это фамилия. Бурова. Но в центре фамилии называть нельзя, чтобы не нарушать анонимность, и от нее осталась только унизительная «Б». Б. Бессилие. Безнадежность. Бесчеловечность. Зависимость она хочет отрезать… Зависимость – это у Вовы. У Оли П. У Юли В. У Гали С. А у нее разве зависимость? Она просто в парня из инстаграма[3] влюбилась. Даже нет, не так. Она его полюбила. Впервые в жизни. Что, за это в рехабе надо закрывать?
Вера Б. вернулась в свою комнату, которая называлась палатой номер три, села на кровать и попыталась подцепить холодными ножничками противный волос. Соседки закончили писать и лежали на кроватях с тканевыми масками на лицах. «На мумии похожи, – отметила Вера Б. – Я скоро тоже тут в мумию превращусь».
– Вот буду на свободе и заявление на них в прокуратуру напишу, – громко пообещала она.
– И напиши, – затрепетали маски. – Странно, что никто еще до сих пор этого не сделал.
– Может, отсюда живыми не уходят?
– Уходят благодарными. – Юля В. сняла с лица маску. – Вчера Сашу Т. выписывали, он так плакал, обнимал всех, домой не хотел, свечки обещал персоналу за здравие поставить. Даже Диме.
Вера поморщилась. Дима, в отличие от безобидного Вовы, был зверюгой. Чуть что не по нему – раздавал направо-налево «ответственности». Тут так наказания называют. Вера уже и дом убирала, и гербы писала, пятьдесят и двести штук, и клетку за хомяком неделю драила, и даже с приклеенной на спину табличкой со своим именем ходила. Табличка была самой оскорбительной из всех «ответственностей». Нет, тут надо в прокуратуру. И Вера напишет, она же юрист. У нее образование. Это у Оли П. образования никакого нет, она после школы сразу в проститутки подалась. Впрочем, ее можно понять. Город маленький. Дома мать с приветом и отчимом-алкашом. Работы нет. А деньги нужны, жить где-то надо. Оля П. утверждает, что все было бы нормально, если бы она в мужика одного не втрескалась, порядочного вроде. Клиента. У них отношения завязались, он ее на машине катал по ночному городу, в «Ростиксе» кормил, работу обещал, администратором в салоне красоты. Но вместо этого на «соли» подсадил. А потом пропал… Оля П. рассказывает об этом на каждой групповой терапии. Мусолит сгинувшего мужика, вместо того чтобы находиться в «здесь и сейчас». Бестолочь. Вера уже просекла эту фишку: если хочешь показать хорошую динамику выздоровления, надо поменьше вспоминать прошлое и тревожиться о будущем. Находиться в «здесь и сейчас». В моменте. Психологини Людмила и Анастасия утверждают, что у зависимых с этим заковырка. Можно подумать, здоровые люди не болтаются в вечной рефлексии по всей шкале времени, от воспоминаний о детской любви до размышлений о том, что лучше – кремация или захоронение.
Здесь и сейчас она, Вера Б., юрист, счастливая жена и мама троих чудесных мальчишек, как написано было в ее инстаграме[4], находится в ребцентре среди наркоманов, алкоголиков, проституток и психов. Один даже с подселенцем. Вера Б. его, слава богу, не видит.
Она, Вера Б., ест за общим длинным столом, накрытым старыми клеенками в выцветших фруктах. Ест салат из капусты и капусты ложкой, потому что вилками пользоваться нельзя. Она, Вера Б., просыпается каждый день в семь утра на втором ярусе деревянной, плохо отшкуренной кровати и идет в единственный на этаже душ, в котором не всегда бывает горячая вода, потому что в доме постоянно ломается котел.
Она, Вера Б., ходит на идиотскую групповую терапию и лекции о том, что жалость к себе – это, оказывается, чувство, которое является деструктивным и свойственно людям с зависимым типом поведения. Она, Вера Б., слушает бесконечные истории пациентов про их жалкое детство, нелепую юность и отсутствие ориентиров. Она хочет закрыть голову руками, когда наркоманка Саша А. буднично вспоминает о том, как за дозу продавала свою десятилетнюю дочь соседу.
Она, Вера Б., отмечает в календаре, который откровенно висит в консультантской, дату своих месячных красным маркером, пахнущим спиртом. Девчонки говорят, что за месяцы, проведенные в рехабе, месячные у них синхронизировались. Странная штука. У нее, значит, тоже синхронизируются…
Она, некурящая мать троих мальчишек Вера Б., выходит курить на крыльцо четыре раза в день. А консультанты во время перекура стоят и смотрят, чтобы никто не сбежал, не сиганул через невысокий, к слову, забор. Через него легко перемахнуть, но никто не решается. Тоже удивительно. За время ее нахождения в здравнице прыгнул только один парень, но не через забор, а со второго этажа. Сломал ноги и был увезен в неизвестном
