Это - Фай Гогс
– Да брось. Давай-ка без церемоний. Расскажи, как у тебя дела? И как там мой Оливер?
– Спасибо, сэр. Признателен вам за доброту. Только вчера с самолета. Майор Марш все еще в госпитале, но очень быстро идет на поправку. Когда уезжал, застал его за чисткой берцев… Вы, сэр, конечно, знаете, что нашему батальону там крепко досталось – но позвольте сказать вам, сэр… и вам, мисс Марш… – тут он всем туловищем повернулся к Стеффи, – что ваш сын, сэр, и ваш старший брат, мисс, проявил себя как настоящий американский герой. Даже будучи тяжело раненным, он вынес из-под ураганного огня двух рядовых…
Ни один мускул не дрогнул на лице генерала. Всем своим видом он подчеркивал: «Нас, Маршей, ничем таким не проймешь, пустяки, и что тут обсуждать».
Капитан продолжал:
– Вообще, должен отметить, сэр, что в последние месяцы до нашей… эвакуации… обстановка сильно осложнилась. Было опасно передвигаться как по воздуху, так и по земле. Мою фуражку однажды прямо на базе пробило пулей снайпера. Если хотите, – он снова повернулся к Стеффи, – я потом покажу… отверстие…
Как только я услышал про «отверстие», по железобетонному фундаменту несокрушимого здания моей выдержки поползли едва заметные трещинки. Всхрюкнул я разве самую малость; считай, и не всхрюкнул почти! Но все равно заработал яростный взгляд моей нареченной.
– …Дело усугублялось несогласованностью командования, сэр. Войскам очень вас не хватало, сэр, но я помню все ваши уроки и могу сказать без преувеличения, что они не раз спасали мне жизнь в самых безвыходных ситуациях… сэр!
– Спасибо, мой мальчик, мне очень приятно, – ответил генерал.
– Нет, сэр! Это мне очень приятно!
Полковник, с чрезвычайно мрачным лицом жующий салат, подал голос:
– С вашего разрешения: пока мы воюем, дерьмовые политики мутят здесь воду…
Он явно давал всем понять, что ему на старости лет дозволяется больше не сэркать и вообще, не таких он видал. Я заерзал на стуле. Различные слова и целые предложения в моей голове начали настойчиво скрестись, просясь на выход.
Капитан, покосившись на меня, ответил:
– Совершенно верно, сэр. Но дело ведь не только в политиках! Для меня, например, большим разочарованием было узнать, что за нашей спиной разного рода пацифисты и неформалы… «нефоры», как сами они себя называют… молодые люди, не испытывающие никакого уважения к нашему флагу, истории, традициям – более того, фактически играющие на руку тем, кто пытается уничтожить…
Уж тут я, справедливо заподозрив, что под всеми этими подонками и негодяями имеется в виду один конкретный человек, сидящий сейчас за столом, прочистил горло и тихо сказал:
– Спасибо, конечно, офицер, но…
– Заткнись, Джо, – так же негромко прервала меня Стеффи.
– О, прошу вас, не обращайте внимания на мистера Стоуна. Очевидно же, что он просто застрявший в пубертате незрелый идиот. Я хочу сказать вот что: мы здесь, у себя, вполне способны разобраться с пацифистами. Проблема в другом… – с мягкой вроде бы улыбкой начал генерал.
Я набрался храбрости и снова посмотрел на Стеффи. Вместо грома и молний, которые я ожидал увидеть, ее лицо выражало лишь покорность судьбе. Она точно знала, что произойдет дальше. Хрясь! Генерал вдруг со всей силы треснул кулаком по столу и заорал:
– …Черт дери, мы воюем, как кучка застенчивых школьниц: «Ах, простите! Ой, извините! Осторожно, я сейчас туда выстрелю, бога ради, не пораньтесь!» Мы забыли, что война и гуманизм – разные вещи! Вспомните, как воевали наши предки: коренные всех-чертей-им-в-глотку американцы дохли от одного только страха перед тем, что с ними сделают, если они останутся в живых! Один мой предок знал шестьдесят четыре разных способа умерщвления коренного американца! Вот это были люди! А япошки? Вы думаете, камикадзе были героями? Да они просто предпочитали умереть, лишь бы не думать о том, что будет с их женами, когда мы доберемся до них, черт бы их всех побрал! Во времена моей молодости воевали так – десять тонн напалма на деревню чарли; тому, кто выжил – пулю в лоб, и до свидания! А теперь, будьте любезны, посмотрите, как это происходит сейчас: мы только тем и заняты, что уговариваем каких-то идиотских «старейшин» загибаться не от наших бомб, а от укусов вшей в их вонючих кишлаках! Я уже не могу попросить задрипанного лейтенанта спалить куст, пока в каком-нибудь гребанном «Гринписе» не удостоверятся, что в нем не прячется ни один, черт бы его утащил, краснокнижный сурок! Мирные жители, говорите? Женщины и дети? А кто они такие, эти женщины и дети?! Подойди и сорви с нее паранджу – увидишь бороду и «Калашников»! У каждого пацана пояс шахида вместо штанов! Война сначала, демократия потом – и никак не наоборот!!!
Генеральский рев метался по комнате, с грохотом и звоном отражаясь от различных поверхностей, но цель у него была только одна: проникнуть прямиком мне в мозг, где вся эта человеконенавистническая муть мгновенно вступила в реакцию с моими собственными мыслями и преобразовалась в термоядерный заряд чудовищной разрушительной силы. Теперь кому-то оставалось лишь открыть чемоданчик, набрать верный код и нажать красную…
– А вы что думаете обо всем этом… а, мистер Стоун? – повернувшись ко мне, осведомился капитан.
Как вы понимаете, его злодейский замысел моментально принес свои плоды. Но прежде, чем вы услышите мой ответ на этот коварный вопрос, мне придется снова взять небольшую паузу и кое-что прояснить:
Большинство людей, к примеру, придя на хоккейный матч и наблюдая за тем, с каким воодушевлением игроки размазывают друг друга о борт, снова и снова покушаясь на убийство, которое ни по справедливости, ни по закону, принятому в нашем просвещенном обществе, не повлечет абсолютно никаких правовых последствий – так вот, все эти люди продолжают лакать свое пиво и жрать свои сосиски. Однако, где-то на трибунах непременно сидит человек, натура весьма нежная и щепетильная, который не в силах оставаться безучастным, когда на его глазах творятся такие жуткие дела. Поэтому он вскакивает и пытается оторвать соседу голову, не разбирая, что у того написано на майке.
Можем ли мы его за это осуждать? Ни в коем случае! Мы, разумеется, понимаем: этот мужчина (или женщина) таким образом просто демонстрирует нам, что происходящее на площадке ему небезразлично, что он (или она) чувствует свою вовлеченность – и даже, если хотите, ответственность!
Но хватит с вас объяснений. Объяснениями сыт не будешь! Мы остановились на том, как сволочь-капитан
