Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

* * *

Среди оставшихся на месте прежнего аула семи домов наиболее добротным и сразу притягивающим взор является, несомненно, светлый и просторный особняк плотника Байгоныса.

Байекен — самый старший и умудренный житель этого аула, разменявший уже восьмой десяток. Вместе со своей байбише Гульжамал они вырастили шестерых детей, сыновьям помогли свить собственное гнездышко, дочерей выдали замуж, а сами, став стариками, пользуются большим уважением во всей округе.

И недаром, ведь Байгоныс — прекрасный мастер по части дерева. Давным-давно своим плотницким искусством он прославился не только в родных окрестностях, но даже в соседнем Нарынском районе. Если сказать, что каждые вторые сани, носящиеся по здешней округе, сделаны Байекеном, это не будет пустым бахвальством.

Раньше золотые руки Байгоныса мастерили и сани, и хомуты с дугами, и седла, даже телеги с тарантасами. Но время телег и тарантасов кануло в прошлое, так что Байекен ограничился теперь лишь изготовлением саней и кошевок.

А были времена, когда любой местный житель, заглянув в дом Байгоныса, мог, общелкав для верности пальцами, придирчиво выбрать и унести с собой ладное, великолепно сделанное седло: казахское или калмыцкое, массивное либо легкое — на любой вкус. Сегодня редко кто ищет седло ручной работы, обзаводятся больше магазинными, так называемыми «кавалерийскими», металлические детали которых сбивают коням спины до кровавых мозолей.

Байгоныс не из тех людей, кто навязывает свое умение. Если закажешь ему необходимую вещь, он ее сделает, не бросая слов на ветер. Не закажешь, так все равно сидит, сгорбившись над очередным изделием, и что-то старательно вырезает, шкурит, потому что искренне верит: если есть готовая вещь, то и хозяин ей рано или поздно найдется...

Последние несколько лет никто не приобретал у него дуг, так что их накопилось с целую гору. Услышав об этом, директор соседнего совхоза «Жамбыл» тут же приехал и за день все до единой вывез.

А нынче вот набралось с отдельную гору невостребованных саней. Пока не распустили бригаду, сани, что называется, увозили прямо из-под рук — тепленькими, а сейчас, похоже, начальству из Мукура даже заехать в их сторону недосуг. Недосуг так недосуг, все равно Байгоныс ни на один день не прекращает своего привычного плотницкого занятия.

— Бог ты мой, человек, выйдя на пенсию, обычно спокойно сидит дома, о здоровье своем заботится. Наш же старик всегда себе работу найдет, так и пыхтит с утра до ночи, словно дыру в земле латает! Нет управы на старого, нет управы! — искренне беспокоясь за мужа, ворчит байбише Гульжамал.

Байгоныс человек тихий и скромный, больше слушает, а говорит всегда мало. Наверное, поэтому учитель Мелс всеми своими витиеватыми, сложными размышлениями и озарившими голову идеями прежде всего делится с ним. Более того, глухой Карим и собственный свояк Байгоныса Кабден любое свое решение принимают лишь после того, как посоветуются сначала с Байгонысом. Иногда и Метрей, живущий на той стороне улицы, заложив руки за спину и волоча ноги, притаскивается к нему и весь долгий день возбужденно о чем-нибудь треплется.

Самого же Байгоныса куда больше пустопорожних разговоров и легковесных слов стариков волнует судьба берез и ивняка на берегу озера и речки.

Изготовление саней, поделка дуг — вовсе не такое простое ремесло, как кажется людям. Прежде всего нужно подобрать подходящую древесину. В последние годы найти иву с гладким, круглым стволом или березу без множества сучков становится все труднее. Лавины, которые годами сходят зимой с гор, и бушующий весной ледоход уничтожили практически весь лес на берегу озера. А подлесок, разросшийся вдоль речки, в одну из суровых зим, когда не хватило заготовленного сена, совхоз сплошь повырубил и скормил скоту. Завершил эту «чистку» хлынувший весной сель: вырвал оставшиеся деревца с корнем, изодрал, изранил и раскидал так, что все это оказалось непригодным к делу. Так что сегодня Байекену даже некуда пойти за добротной древесиной, разве что поискать удачу на побережье далекой Бухтармы.

Дерево нужно срезать в определенное время, когда оно дойдет до необходимой кондиции, а иначе сомнительно приспособить его к своим нуждам... Весенняя древесина совершенно не годится. Дерево летнее, когда на нем обильно растет листва, тоже не подходит, потому как древесина с сочной сердцевиной плохо гнется. А согнешь — сразу ломается. Так что Байгоныс, засунув за пояс топор, уходит бродить по лесам в конце августа или в начале сентября, только в ту пору, когда листья желтеют, а сердце-вина в древесных стволах становится суше.

Любое задание, которое получает Байгоныс, он всегда выполняет старательно. В кошевку, заказанную директором «Жамбыла», он тоже вложил всю душу, все свое искусство. Делал не торопясь, долго и тщательно, все лето только ею и занимался. А когда приладил и начистил до блеска металлические полозья, отделал спинку резным орнаментом, покрасил готовые сани в глубокий черный цвет и выкатил во двор, байбише аж прослезилась.

— Старик! — сказала она, промокая глаза уголком платка. — Мне даже не по себе стало от такой красоты... Насколько я знаю, это, наверное, вершина твоего мастерства... Ты меня пугаешь, старик! С чего это вдруг так расстарался?

— Прикуси язык, не каркай! — прикрикнул на нее Байгоныс, но совсем беззлобно. — Твой негодный старик не собирается пока помирать. Будут силы — еще лучше сделаю!

Первым посмотреть на новенькую кошевку пришел свояк Кабден.

— Байеке, скорее всего, ты уже никогда не сможешь сделать ничего лучше этого! — восхищенно заметил он, качая головой.

Байекена же слова свояка по-настоящему напугали.

— Эй, Кабден, ты, вообще-то, в своем уме?! Что попало мелешь, как будто тебя заразила дурной слюной болтливая толстая дочь Табанбая! — буркнул он сердито.

Потом явился учитель Мелс. Он трижды обошел кошевку вокруг. Прищурившись, внимательно осмотрел спереди, нагнулся и оглядел сзади. Потом отошел немного, лег ничком и принялся обозревать сбоку.

— Это же настоящее творение искусства! — наконец дал он окончательную оценку. — Подобную вещь нужно в Эрмитаж либо в Лувр сдать!

— Мелс, светик, ты уж прости, я ее для директора «Жамбыла» сделал, — смущенно признался Байекен.

— Не-ет, Байеке. Это же неповторимый шедевр! Именно таким должно быть то, что называют подлинным искусством!

— Но я ведь эту кошевку для директора «Жамбыла» сделал...

— Для кого, говорите?

— Для директора совхоза «Жамбыл»... То есть для Толкына, сына нашего бывшего одноаулчанина Мух-тарбая.

— М-м-м... —