Мало кто знает, но не секрет - Азамат Борисович Габуев
Оланна попросила листок бумаги и ручку и написала: «Больше этики».
– Теперь частности. – Римма Казгериевна лизнула палец и перелистнула несколько страниц. – На странице сорок два вы пишете про наши танцы, что они целомудренные и так далее. Тут хорошо бы сослаться на повесть «Пятнадцать лет» Арсена Коцоева. Вы же помните, что там главному герою отрезали ухо за то, что он в танце нечаянно коснулся груди девушки? Это хорошая иллюстрация. На странице девяносто четыре описаны случаи кровной мести в восемнадцатом-девятнадцатом веках и то, как от нее люди бежали в другие ущелья и от них происходили новые фамилии. Думаю, лучше упомянуть, что кровная месть была хорошим сдерживающим фактором в свое время, но сейчас, когда есть полиция и суды, она устарела. В общем-то у меня все, – Римма Казгериева отдала Оланне распечатку.
– Большое спасибо, Римма Казгериевна.
Слово взял Вадим:
– Большинство моих замечаний здесь уже озвучили. Поэтому скажу только то, что осталось. Вот цитата: «Осетия славится своими выдающимися женщинами в разных областях. Это и первая женщина-дирижер Вероника Дударова, и физик – лауреат Сталинской премии Фатима Бутаева, и прима-балерина Светлана Адырхаева. Это говорит о том, что осетинские женщины никогда не были забитыми бесправными существами. Именно поэтому нашему менталитету чужд современный феминизм, превратившийся из защиты женщин в борьбу против семьи».
Я притих. Что не так в этом отрывке?
– Адырхаеву бы я убрал, – продолжил Вадим. – Балерина – не лучший пример для подражания. Прыгать полуголой по сцене не очень по-осетински.
– Вы чего, Вадим Русланович? – удивилась Римма Казгериевна. – Это же высокое искусство. Мы ведь гордимся Гергиевым? А он руководит театром, где десятки девушек и парней, как вы выражаетесь, прыгают полуголыми по сцене.
– Да, но сам Валерий Абисалович стоит во фраке за пультом. Его балерины и балеруны не осетинской национальности. Нельзя быть нравственным вне национального. Есть вещи, общие с другими народами, а есть наши, национальные, которые терять нельзя. Тем более тут же, в этой книге, – он ткнул пальцем в экран, – в той же главе написано, что осетинская девушка не должна носить мини-юбку. И после этого приводить балерину как пример… Ну я не знаю.
– Но никто же не предлагает ходить в пачке по улицам!
Я попытался унять закипающие страсти:
– Вы оба по-своему правы. Римма Казериевна, вы выросли в Советском Союзе, где общий уровень нравственности и культуры был неизмеримо выше, чем сейчас. Поэтому вы четко различаете высокое и низкое. Точно так же различала Светлана Дзантемировна. Будучи воспитанной девушкой из Хумаллага и одновременно советской гражданкой, она не могла и подумать, что в балете есть что-то эротическое. Новое же поколение, воспитанное на западной массовой культуре, таким чутьем не обладает. Если им дать в пример балерину, они решат, что это карт-бланш на публичное обнажение. Вадим, ты прав не в том смысле, что балет – это плохо. А в том, что при нынешних нравственных проблемах молодежь пока не готова к его адекватному восприятию.
– Может быть, – предложила Оланна, – заменим ее на какую-нибудь спортсменку?
– Только не на штангистку, – предупредил Вадим.
– И не на боксершу, – добавил я.
– Впишем фехтовальщицу. – Оланна улыбнулась каждому из нас по очереди, потому что мы перед ней полукругом сидели.
– Дело ваше, – Римма Казгериевна покрутила толстое кольцо на пальце. – Концептуально книга от этого не пострадает.
Вадим сделал еще несколько замечаний по правильности сносок, и очередь дошла до меня.
Я не стал разбирать отдельные моменты и сказал то, что считал наиболее важным:
– Я бы убрал ссылки на Абаева.
– На Василия Ивановича? – переспросила Римма Казгериевна.
– Да, на Василия Ивановича Абаева.
– Помилуйте, Реваз Хазбиевич! С ним-то что не так?
– А вам что, нравится его теория о так называемом кавказском субстрате?
– Я считала, что это научный консенсус.
– Созданный врагами Осетии. Абаев вольно или невольно действовал против своего народа.
– Реваз Хазбиевич! – Римма Казгериевна повысила голос. – Что вы несете? Абаев внес гигантский вклад в исследования осетинского языка. Может быть, даже больший, чем Шегрен и Миллер.
Такое невежество было уже невозможно выдержать. Я вскипел:
– Шегрен заменил наш древний рунический алфавит на кириллицу. Тоже мне вклад. Что до Абаева, то он отрицал самобытность нашей культуры. Например, он писал, что имя Донбеттыр происходит от Петра, а Фæлвæра – от Флора и Лавра. Иными словами, он продвигал идею о вторичности нашей культуры.
– И вы, Вадим Русланович, согласны с этим?
– Абсолютно. Не стал озвучивать, потому что Реваз собирался. Могу сказать даже больше…
– Не надо! Выслушаем автора.
Оланна единственная сохранила спокойствие:
– Ну, я сама сомневалась, упоминать Абаева или нет. Решила, что если сделают замечание – уберу.
– O tempora, o mores! – Римма Казгериевана приложила ладони к вискам. – Я диссертацию на Абаеве построила. И сейчас происходит что-то, чего я не понимаю. Я не хочу больше в этом участвовать.
– Мы не можем удерживать вас, – сказал я. – Но давайте подведем промежуточный итог. Все согласны, что материал еще сырой. Поэтому мы не будем принимать программу «Воспитание традиционных культурных ценностей среди детей и юношества» в эту сессию. Если мы ее примем сейчас, то придет кто-то другой, кто предложит свой курс. И не факт, что этот курс не будет хуже. При всех недостатках книга Оланны отражает те ценности, которые нужно привить подрастающему поколению. Давайте обсудим новую редакцию через полгода.
– В новом составе, – добавила Римма Казгериевна.
– Как скажете.
Римма Казгериевна вскочила и вышла не прощаясь.
– Спасибо, что готовы подождать, – Оланна улыбнулась мне.
Когда она ушла, я воздел ладони к потолку. А Вадим сказал:
– Баба с возу.
***
Алик дал мне номер кæлæнтолога. Его зовут Астан. Он продолжатель традиции аланской магии, которая была почти утрачена и передавалась только в его семье по мужской линии. У него кабинет в доме за Шалдонским кладбищем.
Астан открыл мне ворота. На вид он был моложе меня. Борода, выбритые виски, большие бицепсы.
Когда я заехал во двор, овчарка Астана залаяла как бешеная. Астан посмотрел на нее, и она сразу притихла.
– Он не на тебя лает. У тебя в машине что-то проклятое.
В багажнике как раз та самая картина лежала, в мешке. Я взял ее, и мы зашли в дом.
– Не разувайся, – сказал Астан и повел меня в кабинет.
