Обагренная кровью - Николай Иванович Ильинский

У Афанасия Фомича был зуд на частые изменения в границах своего владения, обнесенного ветхой изгородью. Особенно доставалось сараям: когда он начинал сердиться и перетаскивать их с места на место, ругань поднималась до самого высокого этажа!.. Такой уж у него был характер: пошуметь, поругаться, первым что-то сделать, пусть и не совсем хорошо. Передавался по Нагорному такой анекдот: собрались как-то мужики и судачат, кто первым весной посеял на своей земле. Рыба — в один голос отвечали собравшиеся. Кто первым прополол посевы? Рыба! Кто первым собрал урожай? Рыба! Слыша о себе такое, Афанасий Фомич, выпятив грудь, довольно улыбался. Но потом ушлые мужики спрашивали: кто первым еще зимой поел все, что вырастил, и ранней весной за ненадобностью положил зубы на полку? Рыба! И собравшиеся взрывались дружным хохотом, держась за животы. Афанасий Фомич обругивал их на чем свет стоит и, сердитый, уходил домой.

А сегодня терпение его было на пределе. Началось с Витьки, который, видя, что отец опять задумал перетасовку во дворе, заметил, блеснув своей ученостью: «Лучше сделать поудачней, чем затеять побыстрей!»

— Ты чегой-то? — насторожился Афанасий Фомич.

— Так сказал Октавиан Август, — смеялся в глаза отцу Виктор.

— Да я тебе, паршивец, покажу не только август, но и сентябрь с январем! — рассердился Афанасий Фомич, хватаясь за лопату.

Витька от него — деру, ибо отец в сердцах мог и огреть, чем попадя.

Все шло в доме Званцовых не так, как хотелось, как задумывалось. У старшего сына Ивана никак не склеивалась семья. Парень он видный, служил в Морфлоте, и, когда приехал домой да одел свою бескозырку с золотыми буквами и якорями на ленточках, все девки бежали за ним гужом. И прежде всех Дуська, статная, красивая, каких рисуют только на картинке, словом, первая из первых в Нагорном, к тому же дочь председателя колхоза Лыкова. Кто мог перед ней устоять?

Вспомнил Афанасий Фомич возвращение сына с флота. Семья его уже собралась вечерять. На столе стояла всякая снедь, когда на пороге горницы неожиданно, словно во сне, возник Иван с большим кожаным чемоданом в руке.

— Так и знал! — весело и громко рассмеялся он. — Ужинать собрались без меня!.. Не вышло, да?

Мать, отец и оба брата, буквально ошеломленные, застыли, как рассказывал потом друзьям Виктор, в немой сцене гоголевского ревизора. Первой всплеснула руками Анисья Никоновна и, тихонько заголосив, кинулась к сыну, обняла его, сбив набок бескозырку с золотыми словами «Черноморский флот» на ленточке. Затем отец щекотал своей округлой бородой лицо сына, последними же обнимались с Иваном Александр и Виктор.

— Покажись, братуха, — теребил Ивана Александр. — Все-таки форма моряка очень красивая!..

— А без формы я вам что — поганый? — продолжал смеяться Иван, окруженный радостью и лаской родных.

— Да отвяжитесь вы от него, он же уморился с дороги, — просила Анисья Никоновна. — Садись, Ванюша, к столу…

— И то правда, вечерять будем, — тянул за рукав сына Афанасий Фомич.

— Вот так я — с корабля не на бал, как у вас в учебниках, Витя, а прямо на ужин. — Иван весело одел бескозырку отцу, который тут же под дружный хохот всех побежал к зеркалу. — Мне бы только физиономию сполоснуть… А тебе, мама, я красивую материю на кофту привез, да и всем кое-что есть в подарок…

— Спасибо, сынок. — Анисья Никоновна засуетилась. — Пойдем на кухню, водицы солью.

Вместо ужина получилось застолье. Отец поставил на стол бутылку с мутноватой жидкостью.

— Не каждый день сыновей с флота встречаем! — не без гордости сказал он и, приняв торжественный вид, добавил: — Да еще черноморца!.. Это же только сказать!

Иван повертел в руках бутылку с самогоном и, отставив ее в сторону, раскрыл чемодан и достал «Московскую».

— Вот это по-нашему! — захлопал в ладоши Александр. — Чистая как слезинка!

— Не ровня нашей сивухе, — оценил Виктор.

— Ладно уж, — с обидой в голосе произнес Афанасий Фомич, — наша тоже крепкая, быка свалить может… Сам гнал, старался…

И пока Званцовы звенели стаканами и хрустели огурчиками, закусывая, под окнами их хаты собралась молодежь почти со всего села. Заглядывали в окна, впивались глазами в горницу: всем хотелось увидеть настоящего живого моряка.

— Он на Черном море служил! — восхищался Митька и пытался клавишами гармошки нащупать знакомую мелодию: «Раскинулось море широко…»

— И что — черное, черное море?

— Черней дегтя, — с уверенностью знатока отвечал Митька. — Иван плавал по нему!

— Не плавал, а ходил по нему на корабле, так принято говорить у моряков! — поправлял Митьку Степан. — Ты, Мить, другую песню найди…

— Это какую?

— Мою любимую… Ту, что «товарищи, все по местам»… Ну, дави на кнопки!

Быстро перебирая пальцами клавиши гармошки, Митька вышел и на эту мелодию, заиграл громче, первым запел Степан.

— Помогайте, лодыри! — потребовал он от стоявших в кругу ребят и девчат. — Для Ивана это будет неожиданно и приятно… Ясно?

Но одни петь стеснялись, а другие просто не умели. Толкаясь и отпуская шутки, продолжали заглядывать в окна и хвастаться, что видели, как Иван поднял стакан с водкой и что-то говорил. Подходили и невесты на выданье. Евдокия, или просто Дуська, как ее звали подруги, да и все в Нагорном, тоже подошла к окну, вытянула шею и мельком увидела улыбающееся лицо Ивана.

— Он ничего! — сообщила Евдокия подругам. — Красивый!.. До армии хуже был, ей-богу!

Ребята озорничали, тискали и щипали девок, те отбивались от них, притворно протестовали и кричали:

— Да отстаньте вы, враги этакие… Липнете как мухи…

— На навоз! — съязвил Тихон.

— Сам ты навоз! — обиделась стоявшая здесь же Варька Поречина и добавила с достоинством: — На мед липнете!..

— Ой, ой!

— Вот тебе и «ой»… Пугало с пустою головой!..

За окном еще долго шумели, пели, плясали, но Иван в этот вечер на улицу не вышел — устал с дороги.

Сон к Евдокии в эту ночь не шел. Она без конца переворачивалась в постели с боку на бок, смяла подушку, отбросила прочь одеяло. Нет, нет! До ухода Ивана на действительную она не была им увлечена, тем более что только начинала тогда прощаться с возрастом подростка. А позже, когда вошла в сок и на каждом шагу стала чувствовать жадные мужские взгляды, у нее не было отбоя от поклонников не только из числа нагорновских ребят, но и других сел и даже из Красноконска. Приходили, чтобы только поглядеть