Расплата - Вакиф Нуруллович Нуруллин
— Спасибо, отец, — обрадовался Фалах поддержке отца, — но как быть с мамой? Она ничего и слушать не хочет, а Розу даже на порог не пустила, обидела ее, за что?
— Значит, ты любишь Розу? Это хорошо. И женитьбу свою ты основательно обдумал?
— Ну, конечно, отец! Я ее люблю, очень люблю, без всякого сомнения. Она моя жена, понимаешь? Ты подскажи, что мне делать? Я не хочу потерять Розу.
— Что тебе делать? Что тебе делать? — отец стал шарить по карманам в поисках папирос и спичек.
Фалах недоуменно смотрел на него — отец прошлой зимою бросил курить и с гордостью сообщил об этом в письме Фалаху. «Я тридцать один год курил, — писал отец, — а теперь бросил, как отрезал, сразу и насовсем. Ну и дурь это курево, я скажу. И кашель меня душил, а теперь дышу свободно. И вкус почувствовал совсем другой, словно рот освежил от скверны, едой прямо-таки наслаждаюсь, чего раньше со мной не бывало».
И вот отец, словно позабыл, что не курит, ищет по карманам завалящую сигаретку, волнуется. Фалах потихоньку курил уже с восьмого класса, точнее, баловался, и хотя без папирос он не ходил, больше 5–6 сигарет за день выкуривал редко, словом, не смолил без перерыва, как заядлые курильщики. У него и сейчас в кармане лежала початая пачка сигарет, но он не решался предложить отцу закурить. Родители не знали, что он курит, а можно было бы уже и не скрывать… Из неловкости выручил сам отец.
— Слушай, сынок, у тебя не найдется закурить, а? — без особой надежды в голосе вдруг спросил он.
— Да вот прихватил из Москвы друзей-приятелей угостить, полпачки еще осталось, уж и не знаю, понравятся ли тебе сигареты, — Фалах старался говорить как можно спокойнее, чтобы отец не подумал, что он боится. В другое время отец обязательно стал бы выяснять, почему Фалах курит, когда начал, какие сигареты предпочитает. Отец был дотошным человеком и любил в каждом вопросе докапываться до мелочей. Но тут он с радостью схватил пачку, щелчком бывалого курильщика ловко выбил одну сигарету, зажал ее губами и снова захлопал по карманам в поисках спичек. Фалах протянул отцу язычок газовой зажигалки и увидел, что тот взял сигарету фильтром наружу.
— Возьми другую, — сказал он отцу. Но отец был верен себе, он оборвал влажный конец, потянулся к зажигалке и так вдохнул, что табак затрещал, а щеки ввалились, натянувшись на скулах. Он глубоко затянулся, а потом с наслаждением медленно выпустил дым изо рта и через нос. Отец курил спокойно, с любопытством изучая незнакомый вкус табака.
— Хорошие сигареты, — заметил он одобрительно и стал внимательно рассматривать пачку, словно затем они и пришли в этот летний домик, чтобы выяснить, какие Фалах привез сигареты. Отец никак не мог прочитать незнакомое слово «Мальборо» и спросил удивленно: — Не наши, что ли?
— Не наши, — с трудом скрывая досаду на то, что отец отвлекся от разговора, сказал Фалах.
— Вот видишь, — обрадовался отец, который считал себя большим знатоком и ценителем вещей, — вот видишь, отец твой хоть и в деревне живет, а понимает, что к чему. Заграничный дух сразу чувствуется, импорт.
— Папа, — решился прервать рассуждения отца об импортных сигаретах Фалах, — папа, что делать? Как уговорить маму не сердиться?
Отец сделал несколько затяжек и поднял глаза на взволнованного сына.
— Стало быть, ты ее любишь?
— Ну, конечно, люблю! Я уже говорил об этом и еще сто раз повторю: люблю, люблю, люблю!
— Это самое главное, сынок, чтобы любить. Главное, но не все. Любовь любовью, а жена — это и друг на всю жизнь, и мать детей твоих, и хозяйка дома твоего, и радость твоя, и опора в трудную минуту, вот что такое жена, сынок. Такую ли ты спутницу себе выбрал, Фалах? Может, все-таки поторопился?
…Сейчас, думая о семи годах своей жизни с Розой, Фалах мог сказать без всякого преувеличения — Роза была женой, о которой можно было только мечтать. Казалось, с легкостью и радостью она поддерживала в доме безукоризненный порядок, не привлекая Фалаха, как это водится во многих семьях, к домашним, чисто женским делам. Ее забота о нем была заботой любящей жены, и его белоснежные сорочки были ее гордостью, и она готова была менять их ежедневно. Роза любила только его одного, его, Фалаха. Другие мужчины для нее просто не существовали. И Фалаха она никогда не ревновала, полагая, что он чист перед нею так же, как и она перед ним…
Жизнь показала, что не ошибся он в своем выборе, да и не один день он, Фалах, знал Розу. Другие девчонки уже с седьмого класса напропалую кокетничали с мальчишками, а Роза рвала записки от парней, не читая, потому что уже тогда для нее не было никого, кроме Фалаха. А разве в институте не могла она подружиться с каким-нибудь стоящим парнем? Могла, конечно, если бы захотела. А она ждала Фалаха… И готовила она прекрасно. Фалах до сих пор помнил ее обед в тот день, когда он после окончания института приехал в Казань. Он не мог нахвалиться, а Роза сетовала, что на газовой плите вкусно не приготовишь, вот если бы в печке. И ему было радостно, что она хотела сделать все, чтобы ему, Фалаху, было хорошо. А ведь другая послала бы в магазин за десятком яиц, да за пачкой пельменей и поторопила бы еще вдогонку: «Шустрей, мой мальчик!». А потом предложила бы самому пожарить яичницу, сварить пельмени и накрыть на стол. Другая, может быть, но не Роза…
— Ты спрашиваешь, отец, не торопился ли я. Нет, я все хорошенько обдумал, — Фалах, забыв, что отец считает его некурящим, потянулся к сигаретам и закурил. — И расписались мы, признаться, уже два года тому назад. А что касается друга, то лучшего, чем Роза, мне не надо, и матерью она будет отличной, и хозяйкой, можешь не сомневаться. И прошу тебя, не терзай меня больше расспросами, я ведь не каменный, могу не выдержать, уйду и не вернусь!
— Ладно, сынок, не горячись. Уж такой у тебя отец дотошный, до всего докопаться хочет. Ты мне вот что скажи, кто из вас кому предложение сделал — ты ей или она тебе?
— А это очень важно, отец? Какая разница, если мы любим друг друга?!
— Для тебя нет разницы, а для меня есть…
— Ну, я, я, я! — не выдержал
