Рождественский спектакль - Донна Тартт

Сейчас Тэмми сидела с пухленькой девочкой в другом конце зала, у обеих на головах были оленьи рога, и они вдвоем ели орехи из одного бумажного стаканчика. Салли заметила, что Тэмми смотрит на нее с тоской, но нарочно очень медленно отвернула голову, чтобы Тэмми поняла, что они все еще не разговаривают.

Несколько недель назад, во время перемены, Салли отвела Тэмми в сторонку и объяснила, что рождественское представление миссис Миллс — это святотатство, ведь в ней не упоминается Христос. Салли сказала, что им обеим теперь нужно молиться и каяться, чтобы Бог простил миссис Миллс. “Для нее было бы лучше, если бы ей на шею повесили жернов от мельницы и бросили в море”, — торжественно произнесла Салли, но Тэмми не впечатлилась. Она все время оглядывалась по сторонам, дергала коленками, в конце концов заявила: “Мне нравится миссис Миллс” — и убежала играть в скакалку.

Раньше Салли просила Бога о милосердии, но теперь она молила Его о возмездии. Она была уверена, что Он услышит ее молитву, ведь ее покаяние было серьезным. Она ходила по дому с завязанными глазами, пока Лея не услышала, как она натыкается на мебель, и не заставила ее снять повязку. Из сарая Салли притащила в свою спальню колючий коврик из проволоки и по ночам молилась на нем на коленях. Всю последнюю неделю она выбрасывала обеденный сэндвич и отказывалась от вечернего десерта. Она молилась о самых страшных вещах, какие только могла вспомнить из Библии: чтобы огонь пал с небес, чтобы саранча заполонила город, чтобы стены столовой рухнули, как когда-то рухнул храм вокруг Самсона. Теперь, когда до начала спектакля оставались считаные минуты, Салли была уверена, что Бог обязательно ответит на ее молитвы.

Внезапно она почувствовала, как чья-то большая рука впилась в ее плечо. Салли обернулась и увидела миссис Миллс. Та возвышалась над ней, а ее огромные глупые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит, как спелые черешни. На груди у нее красовалась рождественская бутоньерка, подаренная классом, а красное платье с завязками на талии подчеркивало ее живот, который выпирал больше обычного. Ломкие волосы цвета персика были уложены в высокую прическу, но кудри уже выглядели потрепанными, как у старой куклы. Салли с некоторым удовольствием вспомнила, как однажды ее мама сказала, что миссис Миллс не следует ходить с такими неопрятными волосами. “Бедняжка, — сочувственно произнесла ее мать. — Наверное, у нее просто нет денег на нормальную прическу”.

— Салли, — строго произнесла миссис Миллс, не отпуская плечо девочки. Салли это жутко раздражало; ей всегда было неприятно, когда миссис Миллс к ней прикасалась. — Что ты здесь делаешь? Твое место там, с рождественскими буквами. Ты еще даже не надела свой костюм.

— Да, мэм, — пролепетала Салли и попыталась отстраниться.

— Ну-ка, брысь! — скомандовала миссис Миллс и шлепнула Салли программкой по спине.

“Там будет плач, и стон, и скрежет зубов”, — подумала Салли, чувствуя, как щеки начинают пылать от унижения.

У дверей столовой столпились “рождественские буквы” — дети, которым предстояло выступать. Они ждали, пока им поправят костюмы, и прихлебывали из стаканчиков фруктовый пунш. Несколько мам возились с нарядами, и Салли с огорчением заметила среди них миссис Данкин, маму Тэмми. Перед занятиями Салли вместе с Леей столкнулась с ней в продуктовом магазине. Миссис Данкин, толкая тележку, подошла к ним и после пары вопросов о школе вдруг обратилась к Лее.

— Вот эта, — она кивнула в сторону Салли, — фантазерка, каких свет не видывал.

— Простите? — удивилась Лея.

— Вы не поверите, — продолжила миссис Данкин с нарочитой веселостью, бросив при этом на Салли недобрый взгляд, — чего только она не наговорила моей Тэмми!

Казалось, она сейчас все расскажет, и Салли почувствовала, что вот-вот разрыдается, но неожиданно Лея встала на ее защиту.

— Эта девочка очень умная, — резко возразила она. — Уже в три года она умела читать.

Тем не менее сцена была ужасно неловкой. Салли порадовалась, что ее мама не видела этого. Хотя, с другой стороны, у ее матери была Лея, и ей не приходилось самой ходить по магазинам, как это делала миссис Данкин.

Сейчас миссис Данкин и чья-то мама помогали Фрэнки Детвейлеру с его костюмом. Он должен был изображать букву Д — декабрьскую сосульку. Женщины небрежно, машинально вешали на его плечи новогодние елочные сосульки и болтали между собой. Салли, стараясь не смотреть в их сторону, с интересом прислушалась к этой беседе. Миссис Данкин рассказывала, как вчера на рассвете ее разбудил странный стук — кто-то барабанил по стеклянной задней двери на кухне.

— Барабанил, — повторила миссис Данкин, — просто колошматил обеими руками по стеклу снова и снова.

Она уронила сосульки на плечи Фрэнки и подняла ладони, показывая, как это выглядело.

— Боже, какой ужас! — воскликнула другая женщина, явно заинтригованная.

— И знаешь, кто это был? Этот ужасный Генри Ли Придди. (“Не отец ли это Кенни?” — мелькнула мысль у Салли.) И он все колотил в дверь и орал: “Я пьян! Я пьян! Вызовите полицию, я пьян!”

— Ты разбудила Рэя? — спросила другая женщина.

— Естественно, — ответила миссис Данкин мрачно.

Голоса понизились до шепота.

Салли задумалась. Почему же это было так ужасно? Ведь мистер Придди всего лишь хотел, чтобы его арестовали. Она все еще размышляла над этим, даже когда женщины перестали шептаться и вернулись к обычной, скучной болтовне о незнакомых ей людях. И тут она с ужасом услышала имя своей матери: Кристина Фаркуар.

— ...неудивительно, что ее тут нет.

— Чем она вообще занимается целыми днями?

— Понятия не имею. У нее есть и горничная, и кухарка, она не работает, а девочку свою просто оставляет на попечение неграм.

“Девочку”. Салли почувствовала, как ее лицо запылало. Теперь они говорили о ней. И назвали Лею “негром”. Все ведь знали, что так говорить нельзя.

— Может, это негры учат ее всякой чепухе про ад? Не знаю, откуда еще она это берет. Это так пугает бедную Тэмми. Недавно она проснулась ночью вся в слезах. Рэю пришлось идти ее успокаивать.

— Странно, почему она такая? — задумчиво добавила другая женщина. — Кристина ведь не особо набожная.

Салли едва удержалась, чтобы не сказать: “Моя мама красивее вас, намного красивее. И денег у нее больше, и волосы у нее настоящие, ярко-рыжие, не крашеные, как