Глубокая печаль - Син Кёнсук
Известие поразило.
Оставив шляпку, которую положила на телефон, Ынсо вышла из будки, без сил опустилась на скамью под деревом на площадке, закрыв лицо руками, забылась…
Через какое-то время вдруг кто-то тронул ее за плечо. Подняла голову – это была та самая женщина, которая как-то прошедшей весной на рассвете постучалась к ней в дверь. В руке она держала прозрачную пляжную сумку с вишневым полотенцем и мылом – по всей видимости, она шла в сауну.
– Что это вы тут делаете?
Ынсо не сразу узнала эту женщину – она сменила длинную химическую завивку на короткую прямую стрижку и выглядела гораздо моложе: лицо светилось и не было таким изможденным, как той ночью, а из-под белой блузки с короткими рукавами выступали упругие гладкие руки, которые так и хотелось потрогать.
Ынсо ничего не ответила, женщина опустила свою сумку на землю и села рядом, обхватила Ынсо за плечи и прижала к своей груди.
– Ну вот, сегодня пришла ваша очередь грустить.
Ынсо почувствовала теплоту только что вставшей с постели женщины. Ей вовсе не хотелось плакать, но, как только она прикоснулась к груди знакомой, из глаз хлынули слезы.
Женщина, сочувствуя, ждала.
Когда Ынсо утерла слезы и подняла голову, собеседница убрала намокшие от слез волосы с ее лица.
Дрожащая тень деревьев, под которыми они сидели, пробежала по их лицам.
– Ну что вы, успокойтесь. – Женщина дотронулась ладонью до щеки Ынсо, словно пытаясь стереть упавшую на нее тень. – Я хочу помочь вам. Что бы вы хотели?
Молчание.
– Есть три вещи, которые надо сделать прямо сейчас: во-первых, надо пойти со мной в сауну, во-вторых, поехать далеко-далеко на моей машине, а в-третьих, сделать прическу. Да-да, это будет лучше всего. Пойдемте со мной в мою парикмахерскую. Сегодня выходной, она закрыта, и никого не будет. Я подровняю вам волосы и сделаю красивую укладку.
Молчание.
– Ну, как? Не хочется?
Молча Ынсо отняла от своего лица ее руку, положила на колени и посмотрела на женщину:
«Кто она? Почему она так добра ко мне?»
Женщина была само спокойствие. Ынсо не верила своим глазам, так она разительно отличалась от той замученной и потерянной незнакомки, постучавшей однажды на рассвете, в тот самый день, когда Ынсо раздавила гранат.
Ынсо, опустив голову, спросила:
– Вы не спросите, почему я плачу?
Женщина расхохоталась:
– А разве у людей не бывает минут, когда хочется плакать? Это хорошо, что люди могут плакать, когда им хочется. Вот я не могу, а бывает столько моментов, когда хочется разреветься. Но слезы бывают разные. Когда я вижу красиво подстриженного мною клиента, это трогает до слез, но в тот момент только увлажняются края глаз, не больше. А сейчас гляжу на вас и даже не припомню, когда я в последний раз плакала так, чтобы слезы катились вот так, как у вас.
Молчание.
– Ах да! Мы же даже не познакомились. Как вас зовут?
– Ынсо. О Ынсо.
– А я Хваён. Ли Хваён. – Назвав имя, женщина опустила голову.
Вслед за ней Ынсо тоже опустила голову.
– Спасибо вам за ту ночь. Когда я проснулась и увидела вас спящей на полу, подумала, уходя, что обязательно, когда подвернется случай, отблагодарю вас. И вот, только спустя долгое время, снова встретила вас, хотя несколько раз видела. Когда вы ходите, держите голову выше. Как-то мы столкнулись почти вплотную, а вы прошли мимо.
Хваён внезапно замолчала и слегка похлопала по спине Ынсо:
– Вы знаете того человека? Смотрите, к вам кто-то идет.
– Ах! – от удивления глаза Ынсо округлились, она поспешно соскочила со скамьи.
Это был Ван.
«Не может быть! Он же сказал, что изменились обстоятельства!» – вне себя от радости бросилась к Вану, забыв о женщине.
Ван шел, держа руки в карманах, но остановился, заметив бегущую навстречу Ынсо.
– Как же тебе удалось?
– Что?
– Ты же мне позвонил и сказал, что у тебя изменились обстоятельства?
– Так получилось. Можешь сейчас ехать?
Ынсо обернулась. Хваён все еще сидела на скамье под деревом и смотрела на Вана и Ынсо.
– Минутку.
Попросив Вана подождать, хотела подойти к Хваён и попрощаться, но та первая помахала ей рукой.
– Ничего. Идите. В следующий раз я подстригу вас обязательно.
В ответ Ынсо тоже помахала рукой радостно улыбающейся Хваён.
– Кто это?
– Соседка.
– Соседка?
– Она парикмахер. – Ынсо хотелось рассказать про Хваён еще что-нибудь, но у нее только вырвалось: – Красивая?
Она плакала у нее на груди, но не знала о женщине ничего.
– Где ты припарковался?
– У ворот.
– А что за дела такие, что за один час все меняется?
– Почему ты не вернулась домой, когда я не пришел? Мне было бы легче дозвониться. И что только женщины с раннего утра делают на скамейках, в конце концов?! А я должен подниматься к тебе, стучать… Знаешь, сколько времени уже прошло? Заставила меня туда-сюда бегать.
Ынсо остановилась. Ван ушел вперед один, пройдя несколько шагов, обернулся и проворчал:
– Пошли скорее! Опаздываем!
Ынсо застыла в изумлении, а недовольный Ван шел один, всем видом показывая свое возмущение: он не мог простить, что она незамедлительно не взяла трубку. Хотя ему было совершенно все равно, что Ынсо прождала его полтора часа, стоя у дороги.
Он прошел еще немного, оглянулся и сделал жест рукой, как бы поторапливая: «Ну и что ты стоишь? Пошли скорей!» Этот жест был неприятен, и она оглянулась: Хваён все так же сидела под деревом, словно забыв, что еще недавно собиралась в сауну. Почувствовав взгляд, словно опомнилась и коротко махнула рукой, мол: «Иди-иди за ним».
Ынсо отвернулась, но Вана уже и след простыл. Она бросилась вдогонку. Ван сидел в машине и даже выкурил полсигареты. Примостилась на переднее сиденье рядом с ним, крепко сжав колени. С сигаретой во рту он завел мотор и небрежно бросил:
– Если не хочешь, можешь не ехать.
«И почему он так высокомерен со мной?» Ынсо посмотрела в окно машины, дорогу заполонили автомобили, этой веренице не было видно конца и края.
– Я предвидел пробки и специально хотел выехать пораньше. Но ты-то что копаешься?
Ынсо молча холодно посмотрела на возбужденного Вана.
Как только их машина выехала на скоростное шоссе, Ван бросил:
– Пристегни ремень.
Ынсо не шелохнулась. Немного проехав, Ван снова сердито напомнил:
– Не пристегнешься?
– Ты пристегни, – сказала Ынсо и осталась неподвижной.
– Издеваешься? Пристегнись, тебе говорю!
– Я не шучу. Пристегни сам.
Молчание.
Одной рукой держась за руль, Ван наклонился к Ынсо. Та крепко сжав губы, выдержала гневный взгляд Вана, говорящий: «Ну,
