Причуды старика - Флойд Делл
Явился он и на следующий вечер и прослушал лекцию о социализме. А когда оратор умолк, м-р Уиндл присоединился к соседней группе и с неменьшим удовольствием стал слушать доклад о «рациональной диэте» — иными словами, о питании орехами и сырыми овощами. Ему и в голову не приходило перейти самому на такую диэту, он довольствовался тем, что слушал.
С тех пор м-р Уиндл каждый вечер появлялся в сквере. С полным беспристрастием выслушивал он самых разнообразных ораторов. За лето он перевидал целые полчища их; кое-кто из них страстно излагал свою точку зрения на войну, которая все еще тянулась в Европе; похоже было на то, что и Америка примет в ней участие. Войной м-р Уиндл не особенно интересовался: для него эта тема была мучительной и слишком «реальной», он предпочитал другие, хотя случалось, что ораторы высказывали о войне мысли достаточно оригинальные, чтобы его увлечь. Впрочем, какая бы тема здесь ни затрогивалась — война ли, политика или религия, — ораторы почти всегда развивали точку зрения необычную и странную; ведь защитники старых идей имели возможность говорить с кафедры и трибуны или писать в газете; им не нужно было взбираться на ящик из-под мыла и обращаться к толпе зевак.
После речи обычно начинались прения. Всегда находились два-три человека, которым было что сказать, а остальные собирались в кружок и слушали. Затем толпа расходилась по домам, и только небольшая кучка оставалась до конца прений. М-р Уиндл никогда не участвовал в диспутах. Приходил он сюда только для того, чтобы слушать.
3
Прошло лето, наступила осень, а м-р Уиндл по-прежнему появлялся по вечерам в сквере. Карман его пальто был оттопырен — он все еще носил с собой книжку, которую надеялся когда-нибудь прочесть, хотя до сих пор мог одолеть только несколько страниц. Жена и дочь отказались от попытки удержать его дома; в конце концов они давно уже привыкли к его отсутствию. Но м-с Уиндл сказала ему:
— Глупо толкаться в сквере, это тебя до добра не доведет. Пустая трата времени — слушать этих болтунов!
М-р Уиндл, не возражая по существу, упрямо продолжал посещать сквер.
— Это, знаете ли, его слабость, — извиняющимся тоном говорил Генри соседям.
М-р Уиндл был почтенным старым дельцом, и каприз его мог показаться несколько странным, но, впрочем, безобидным. Во всяком случае Генри был рад, что старик не является в контору.
4
В ту осень м-р Уиндл простудился и неделю просидел дома. Когда он, наконец, снова явился в сквер, там разыгрывалась сцена драматического характера. М-р Уиндл не читал газет и, всегда витая в облаках, не следил за событиями, — вот почему он был совершенно не подготовлен к тому, что происходило.
Сквер имел необычный вид. Только в одном углу собралась большая толпа, и оттуда доносились гневные крики. Обычно среди слушателей, всегда благодушно настроенных, преобладали бедняки, но сегодня слушателями были несомненно люди зажиточные; казалось, что-то их раздосадовало, но в то же время они наслаждались каким-то зрелищем. М-р Уиндл прислушался, но голос оратора до него не долетал; время от времени из толпы вырывались крики, свистки, хохот и насмешки. М-р Уиндл недоумевал, но не мог разглядеть, что происходит. Пробираясь сквозь толпу, он неожиданно наткнулся на полисменов, которые образовали цепь и удерживали толпу, чтобы не остановилось движение на улице, прилегающей к скверу. Еще несколько полисменов охраняли полицейский фургон, к которому в этот момент тащили какого-то человека. Это был крупный, грубоватый на вид парень, и м-р Уиндл предположил, что произошла уличная драка. Но через секунду к фургону подвели второго парня, затем третьего, а толпа одобрительно гудела. Один из полисменов, добродушный ирландец, обратил внимание на м-ра Уиндла.
— Хотите поглядеть, что здесь творится? — спросил он. — Я вас пропущу.
И м-р Уиндл очутился в первом ряду зрителей, отделенный от толпы цепью полисменов, которые размахивали дубинками. Около ящика из-под мыла стояла группа молодых людей, державших знамя с лозунгом: «Свобода слова». В эту минуту полисмен стащил с ящика коренастого юношу, который хотел произнести речь, но не успел сказать и двух слов. Толпа разразилась хохотом. Другой полисмен повел оратора к фургону, а от маленькой группы отделился какой-то подросток и поднялся на ящик. Полисмен стоял рядом и ждал.
— Товарищи рабочие! — крикнул мальчик. — Нам говорят, что конститу…
Ему не дали говорить, стащили с ящика и увели, а толпа восторженно заревела. Еще один выступил вперед, громко высморкался и влез на ящик. Снова толпа загудела, когда его повели к повозке.
М-р Уиндл смотрел, не веря своим глазам, а маленькая группа медленно таяла. Повозка, битком набитая арестованными, отъехала, ее место заняла другая. А юноши один за другим поднимались на ящик из-под мыла.
Недоумение м-ра Уиндла сменилось унынием. Он не понимал, в чем тут дело, и не задумывался над этим вопросом. Он слышал, как в толпе кто-то злобно сказал:
— Так им и нужно, сукиным детям!
К тому времени м-р Уиндл вспомнил, к какой категории ораторов принадлежат арестованные, ибо люди, выступавшие в сквере, делились как бы на категории, причем у каждой было свое лицо. Да, м-р Уиндл умел отличать социалистов от вегетарианцев. Но сейчас он был возмущен не тем, что полисмены не давали выступать именно социалистам. Важно было то, что полиция посягнула на традиции сквера. Он не знал, чем это объясняется: давно уже он перестал интересоваться вопросом, почему представители господствующих классов поступают так, а не иначе; несомненно, какие-то основания у них были, но он не задавал себе вопроса, какие именно. Знал он только одно: эти люди решили разрушить то последнее убежище, где он мог отдыхать от жизни, к которой был неприспособлен. В сквер — туда, где ораторы излагали новые и странные идеи, — вторглись полисмены. И он знал, что нет надежды отстоять неприкосновенность сквера. Толпа ликовала, а маленькая группа состояла теперь только из трех или четырех человек. Полисмен, стоявший настраже возле ящика, развеселился и потешал толпу остротами. Наконец последний человек, держа в руках знамя, влез на ящик.
— Это только начало… — сказал он.
— Ошибаешься, это — конец! — крикнул полисмен, стаскивая его с ящика. — В тюрьме тебе не понадобится знамя!
И полисмен швырнул знамя в толпу.
— Получайте на память о свободе слова!
Оно было подхвачено, разорвано и растоптано.
Да, действительно, это — конец. Волна негодования захлестнула м-ра Уиндла.
