Обагренная кровью - Николай Ильинский
В последствии в правдивости слов мужа убедилась и сама Евдокия. В постели она оказалась неистощимой, и Иван по утрам с трудом вставал с кровати и, совершенно разбитый, шел по своим делам. С утра он уезжал в Красноконск. Правление послало его на курсы водителей. Автомобиля в колхозе пока еще не было, но хозяйство набирало силы, скапливало деньжата, и Лыков всерьез думал о новенькой трехтонке.
— Учись, зять, водительские права в жизни не помешают, — напутствовал Алексей Петрович Ивана.
И Ивану казалось, что счастью не будет предела. Но человек предполагает, а Бог располагает.
Жить бы им, радоваться да внуков Афанасию Фомичу и Алексею Петровичу наживать. Так нет же! Анисья Никоновна глубоко и страдальчески вздыхала, замечая, что Евдокия не беременеет, хотя давно пора бы уж. Она не грызла мела, не просила кисленького и животом была еще тоньше, чем до свадьбы.
— За что же, Афанасий, Бог обижает Иванку? — шептала Анисья Никоновна мужу ночью в постели. — Деток ему не дает…
— Может, рано еще, — ворчал Афанасий, — нынче молодые не хотят быстро детворой обзаводиться… Норовят без них вольготнее пожить… Да спи ты, старая, без тебя тошно…
А со временем все стали замечать, что с Дуськой творится невесть что — задирает юбку и бегает из дому к какому-то Ваське Игумнову, бригадиру тракторной бригады, которую прислали из МТС для работы в колхозе. Он выделялся среди трактористов: высокий, стройный, профиль орлиный, лицо открытое, с оттенком мужества, взгляд темных глаз магнитом притягивал девушек и женщин, а чуб, выбивавшийся из-под замасленного картуза, — сплошная волна! И если трактористы от бровей до пяток всегда были в сплошном мазуте, то Василий всегда был и в механизаторской одежде аккуратен и по мере возможности опрятен.
Положила глаз на него и Евдокия и такую работу задала бабьим языкам в Нагорном, что в кино такого не увидишь и в газетах не прочитаешь! Хотя пока никакой близости между Евдокией и Игумновым не было — лишь отношения между нею и Иваном охладились почти до нулевой отметки…
Стоя во дворе, горевал по этому поводу Афанасий Фомич: в судьбе старшего сына появилась трещина. Как сложится жизнь других сыновей? Сашка — средний — много читает. «Это хорошо, — рассуждал отец, — грамотным человеком станет, Бог даст, учиться куда-нибудь поедет… Да хоть в Москву! — решил он. — Чем мой Сашка хуже других?» И еще одним хорошим качеством обладал Александр: не было в Нагорном человека, который бы так красиво писал. С первого класса у него по чистописанию были только отличные оценки. Даже соседи, которым нужно было составить деловую бумагу, шли к нему, просили написать, и он никому не отказывал.
— Писарем будет мой Сашка! — похвастал однажды Афанасий Фомич среди мужиков.
И к Александру тут же приклеилась новая дразнилка — Писарь! Сначала он сердился, когда его обзывали этим словом, лез в драку, не раз приносил домой под глазами синяки, а потом ничего, обвыкся и даже охотно откликался, когда к нему обращались:
— Эй, Писарь!
Витька-младший, тоже нынче девятый класс кончает. Но пока у него в голове один ветер, такие коники паршивец выкидывает!.. Как сообщил родственник Афанасия Фомича Антоха Званцов, сын родного брата Пер-филия (Пешки — по-простому, по-уличному), Витька с дочерью единоличника Егорки Гриханова Катькой вожжается. А ведь он в комсомольцах ходит, как бы чего не произошло… этакого! За локоть кусать себя станет, да не достанет…
— Перенесу-ка я энтот сарай к чертовой матери подальше в огород, нехай куры там галдят, — сказал сам себе Афанасий Фомич, но почему-то вместо переноски сарая поднялся на крыльцо и почесал спину о косяк двери. — Ладно, пущай еще постоит, дойдут руки и до него… А на этом огороде все равно ничего не растет, один бурьян да повитель…
Да и некогда Афанасию Фомичу было теперь заниматься перетаскиванием сараев с места на место: семья ждала приезда соседки Анны Анисовой. Она уже, как сказывали, на станции и вот-вот появится в Нагорном. Вспомнил он, как около трех лет назад отвозил на станцию девушек, среди которых была и его дочь Елена. Уезжала молодежь в Грузию, в какую-то там их Колхиду. Несколько дней толкались в Нагорном незнакомые люди, обещая золотые горы и молочные реки тем, кто их послушается. Уговаривали ехать к братьям и сестрам в Грузию помогать им осушать заболоченные места, чтобы на них выращивать высокие урожаи.
— Будто у нас своих болот нету, — ворчали пожилые нагорновцы, — вон Журавликовое — гиблое место, там птицы только и водятся…
— Темные вы, несознательные люди, — укоряли их вербовщики.
— Зачем наших девок сманивать невесть куда и невесть для какой надобности!
— Социализм в Грузии строить они будут, проявлять дружбу наших народов!
И вот теперь девушки возвращались в Нагорное, но без Леночки: она умерла от малярии. Анна Анисова, ближайшая подруга Лены, обещала вещи ее привезти. «Крику-то, крику будет, — с горечью подумал Афанасий Фомич и пошел, жалобно скрипнув дверью, в хату. — Даже дверь, и та стонать начала!» — покачал он головой.
Анисья Никоновна как утром села у окна, так и не поднялась, всматриваясь в конец улицы, где должна была появиться Анна. Лицо женщины было скорбным, а глаза, заплывшие слезами, плохо видели, что творилось за калиткой их двора.
— Ну, ты, мать, того. — Афанасий Фомич прошлепал босыми ногами по земляному полу, тщательно вымазанному раствором из глины и коровьего помета и покрытому стебельками полыни от блох, и присел на лавку у стола. — Ты того, — угрюмо повторил он, — слезами горю не поможешь… Леночку не воротишь… Целый месяц ревешь и ревешь… Как получили весть, так ты и… Хватит, мать…
Анисья Никоновна шумно шмыгнула носом и молча стала вытирать мокрые глаза и щеки концом черного с белыми горошинками платка.
— Доченьку с того света не возвратишь, — Афанасий Фомич хотел сказать что-нибудь утешительное, но не находил таких слов, поэтому тут же переменил тему разговора: — Дуська-то, невестка наша, совсем сказилась, прилюдно бегает от Ивана… Срамота!.. Вот ее бы возвратить в семью, но как? Была бы она моя родная дочь, а не сноха, тогда можно было и вожжой поперек спины перетянуть, а то ведь… чужая… Да и что сказал бы Алешка Лыков, ее отец? Слыхал я, разболелся он нынче сильно… Рана от гражданской войны опять открылась, доктора уже и руки опустили, а Дуська как назло ему вытворяет такое, что и сказать стыдно… Он-то хоть и хворает, но не глухой и не слепой, знает про все ее фокусы…
