Том 7. Сухой хлеб - Андрей Платонович Платонов

памятном месте он свернул с большака на деревню, где жила хромая женщина, некогда приютившая его, и сразу заблудился, не узнавая ничего. Он вошел в большой город, полный домов и богато живущих людей. Аким пошел по направлению к реке, по смутному воспоминанию, чтобы выйти на высокую поляну и оттуда добраться до своей деревни; там он оставил свое первое старое семейство – отца с матерью, братьев и сестер.

Реки не было. Он спросил у пожилого прохожего, где же река. Ему ответил прохожий, что реку давно впустили в трубу, а трубу зарыли в глубь земли…

Старик пошел далее по долгой улице, уставленной сплошь светло-желтыми, украшенными снаружи домами. Улица и после пересечения с рекой, схороненной в трубе, шла ровно, нигде не видно было той высокой поляны, посреди которой завивали венки в детстве Акима.

Старик миновал весь город и вышел на гладкий асфальтированный тракт. То место, где стояла его родная деревня, он не мог теперь обнаружить. Только печные углы из избы отца, может, лежат где-нибудь под фундаментом незнакомого дома. Аким воротился обратно в город, свернул в боковую улицу и вошел в попутный сад на площадь. Там он сел у фонтана и опомнился. У фонтана было прохладно, тихо, пахло дорогими посаженными цветами. Новые, сытые дети играли в горке песка за фонтаном; их сторожила молодая женщина с задумчивым лицом, одетая в белое платье с цветами; она ходила вокруг детей, занятых между собою, читала книжку, а иногда что-то говорила детям, наверно, делала им наставление.

Старый Аким подошел к задумчивой молодой женщине и спросил ее, полагая, что, может быть, он обознался, заблудился и пришел не на родину, а в чужое место:

– А вы не знаете, что тут раньше находилось, когда города не было?

– Знаю, – улыбнулась женщина ему в ответ. – Здесь были поля, леса, соломенные деревушки, а в них жили печальные, бедные люди.

– Верно, – согласился старик Аким и отошел от красивой молодой женщины.

Он вспомнил рожь и деревья, которые росли здесь в его детстве, сияющие летние дни, волнение зноя и трепетание теней древесных листьев на траве. В природе и в мире все это было и исчезло, но в нем, в человеке, ничто не забудется, пока он жив. Старик, варивший себе ужин у деревянного сельского моста, и женщина-хромолыдка, которой Аким не успел принести в подарок шерстяной полушалок, давно отжили на свете, но они существуют в чувстве и памяти старого Акима как любимые и бессмертные.

– А ну пойди сюда! – сказал Аким задумчивой женщине в белом платье с цветами.

Девушка молча и вежливо подошла.

– Ты чья? – спросил ее старик. – Давно здесь живешь или пришлая?

– Я родилась здесь, – ответила девушка. – Я дошкольница, в детском саду работаю, я Надя Иванушкина. А вы?

– Я рабочего класса, а родился тут, только давно уже, в старинное время, когда тебя не было.

– Меня не было, – согласилась Надя Иванушкина. – Я недавно живу: девятнадцать лет.

– А я уж в эти годы стариком почти был: на шахтах давно работал, женился и сын у меня рос, а мальчишкой в тюрьме отсидел – не в последний раз.

– А ваш сын здесь живет? – спросила Надя.

– Нет, не живет, – сказал Аким. – Я пришел один… Ступай занимайся с детьми.

Надя еще постояла возле Акима в стеснении и неловкости, а затем отошла к малолетним детям.

Старому Акиму она не понравилась, поэтому он и подозвал ее к себе, но не стал обижать.

Прежние люди, умершие и старые, должны были жить печальными и бедными в нищих жилищах, чтобы эта Надя Иванушкина могла легко работать, быть красивой и задумчивой, одеваться в белое платье с цветами, жить в каменном доме и есть сытную пищу на обед и на ужин. Прежние люди не жалели себя – даром родились, даром померли. А эти – ишь какую жизнь себе выдумали!

Старый Аким раздумался, загоревал, сморился и уснул; он сидел на скамье, склонив голову на руки, окруженный благоухающими цветами, обдуваемый прохладой фонтана, в тишине распустившегося всеми листьями сада.

В сумерках он проснулся. Детей у фонтана не было, их, наверно, развели по домам. Но Надя Иванушкина сидела теперь одна в отдалении от Акима. Старик поглядел на нее и опять закрыл глаза.

Надя по своей воле подошла к дремлющему старику.

– Дедушка, – сказала она, – вы к кому приехали? Аким открыл глаза на нее.

– К тебе в гости, – осерчал он.

– Ну пойдемте, – согласилась Надя Иванушкина.

Старик поднялся. «Все одно, – подумал он, – пойду погляжу». Надя жила недалеко – в чистой, убранной комнате. Она приветила старика и налила для него в тарелку супа с мясом.

– Ешьте, – пригласила она. – Я уже обедала.

– Замужняя? – спросил Аким.

– Нет еще. Одна живу, – сказала Надя. – Сейчас я вам второе подогрею.

– Грей, – сказал Аким. – А где я спать буду, у тебя одна кровать?

– На ней вы и будете спать, – решила молодая хозяйка. – А я на полу себе постелю. Я привычная, я на постройках работала, в общежитиях и в бараках жила, всего повидала.

Старик всмотрелся в эту девицу.

– Ишь ты! – произнес он.

Отобедавши, Аким сразу лег в мягкую постель на ночлег. Усталый и старый, он долго, однако, не мог уснуть – привык маяться. Надя уже давно спала на узком ковре на полу, сжавшись по-детски под простыней.

Среди ночи старик захотел вдруг пить.

– Хозяйка, дай пить! – шумно сказал Аким.

Надя сейчас же поднялась, чуткая, как неспавшая, сходила в одной рубашке на кухню и принесла оттуда стакан воды, а потом опять легла.

Напившись, старик уснул и во сне стал плакать, точно в нем освободилась опечаленная, измученная за долгую жизнь душа. Он не видел сновидений и не чувствовал страданий, но ему становилось все легче и легче, сон поглощал его глубже, он отдыхал; Аким не знал, что он плачет.

На рассвете старик проснулся. У его изголовья сидела Надя и утирала ему слезы своей ладонью.

– Успокойтесь, – говорила она, – вы давно плачете.

– Не чувствую, – сказал Аким.

– Ну теперь проснитесь и успокойтесь, – попросила его молодая хозяйка и поцеловала Акима в лоб. – Я понимаю.

Старик привлек к себе Надю, сжав ее голову руками.

– Прежние люди забыты, они умерли, а избы их сопрели, – произнес Аким. – Но ты не хуже их, ты должна быть лучше.

– Мы лучше, – доверчиво сказала Надя.

– Я помню