Встретимся в музее - Энн Янгсон

И кроме того, – на этих словах Василий присел и взял ладонь Мэри в свою, – подумай об этом ребенке. Разве он или она не имеет права знать своего отца?»

«У него или нее, разумеется, будет такое право, – ответила Мэри, – когда он или она достаточно вырастет, чтобы осознать потребность в отце. Это куда лучше, чем детство, испорченное необходимостью жить между двумя домами, переезжая от одного родителя и деда к другому родителю и бабушке с дедушкой, когда ребенок не понимает толком, для чего все это нужно, сомневается, не любят ли случайно его чуть меньше, чем школьных друзей, и втайне опасается, что тот родитель, от которого он сегодня уезжает, втайне рад этому отъезду».

Они были совершенно увлечены спором, мне даже показалось, что они забыли о моем присутствии, но потом Василий повернулся ко мне и сказал: «Решайте сами. Бабушка без внуков, ребенок без отца или право матери распоряжаться собственной жизнью».

К тому моменту я уже знала, что Вам ответить. И им я сказала то же самое. Всем нам нужно искать удовлетворение и самореализацию внутри себя. Несправедливо нагружать детей или внуков обязанностью делать нас целостными личностями. Все, что мы должны, – обеспечивать им безопасность и хорошее образование. Карин способна справиться с обеими задачами, раз принимает такое решение. Больше она никому ничего не должна. Должна только себе самой: делать то, что лучше для нее. Когда я сказала это, Мэри поцеловала меня в щеку. Не припомню, когда она делала это в последний раз. Или чтобы мне когда-нибудь раньше так понравилось участвовать в живом разговоре.

У меня есть еще пара мыслей по поводу Вашего последнего письма, но я пока приберегу их, чтобы скорее отправить это.

С любовью,

Тина

Силькеборг

1 августа

Дорогая Тина,

я знал, что не ошибусь, если попрошу Вашего мнения по поводу рассказанной мной истории. С тех пор как я отправил Вам письмо, а Вы ответили, я провел с Карин выходные в Копенгагене. Ваше письмо я зачитал ей вслух. Сначала она разозлилась, что я поделился ее историей с незнакомыми людьми. На это я ответил, что человек может управлять только своими собственными поступками. Мы не можем контролировать то, как другие отнесутся к нашим действиям, что они подумают, кому и что потом расскажут. Если бы она не стыдилась собственного решения оставить ребенка и растить его в одиночестве, ей и дела бы не было до того, кто об этом узнает и как отнесется к ситуации. Такие вещи невозможно знать и контролировать. Карин согласилась.

«В конце концов, я же никогда не увижу эту женщину и ее дочь», – сказала она. И мне стало грустно.

Затем мы обсудили аргументы, приведенные в Вашем письме, Ваши размышления и то, что сказали Мэри и Василий. Это было чрезвычайно полезно. Мы подробно проговорили тему дедушки и бабушки со стороны отца, важности фигуры отца для ребенка, поговорили о самой Карин и о местах, в которых она, несмотря на всю свою силу, могла оказаться уязвимой. Позже, когда Карин немного обдумала наш разговор, она призналась, что обеспокоена тем, чего может захотеть ребенок, когда повзрослеет настолько, чтобы осознать отсутствие отца и, возможно, начать задавать вопросы. Поэтому она приняла решение поддерживать контакт с Беном, чтобы знать, где его найти в случае, если от этого будет зависеть счастье ребенка. Она не хотела отвечать на его электронное письмо, боялась, что он воспримет ответ как желание продолжить отношения. Теперь это показалось ей эгоистичным. Она ответит. Очень аккуратно. Я рад такому ее решению. И она счастлива. Я никогда не видел, чтобы дочь так сияла, но, боюсь, раньше я просто недостаточно внимательно смотрел.

Выходные мы провели великолепно. Карин сводила меня в Христианию, я ее – в Ботанический сад Копенгагена. Когда она предложила свой вариант досуга, поначалу я не хотел идти. Но потом подумал о кустах малины и о том, что важно собрать как можно больше ягод, потому что второго шанса пройтись по рядам может не представиться, и согласился. В Христиании было шумно и пестро. Стены повсюду были изрисованы драконами, лицами с широко раскрытыми ртами, гоблинами, горами, и все это яркое, разноцветное. Появись такие изображения на обычной улице, мне они, возможно, понравились бы. Они показались бы веселыми там, но не в Христиании. Возможно, потому что здесь их слишком много или потому что здания вокруг грязные и полуразрушенные. Раньше там размещалась военная база, так что с эстетической точки зрения дома в Христиании не представляют особого интереса. У каждого здания есть своя конкретная функция, и местные жители не заботятся об их внешнем виде или хотя бы о сохранении их прежнего облика. Мы оказались там ранним вечером, раньше, чем в тот день, когда она встретила Бена. На город еще не опустилась тьма. Но даже тогда я понимал, насколько небезопасно могла себя чувствовать Карин в ту ночь, когда рассталась с Ларсом. Место показалось мне очень депрессивным, несмотря на яркие цвета. И шумно было сверх всякой меры. Я веду довольно тихую жизнь, кроме редких моментов, когда решаю насладиться музыкой, и это совсем не та музыка, которую я услышал в Христиании. Исключая кларнетиста, который исполнял Моцарта, сидя на складном стуле. Я остановился возле него и бросил в футляр монетку. На одной из соседних улиц нам попалась девушка в таком странном одеянии, что я даже затрудняюсь его описать, у нее татуировки были набиты даже на лице. Девушка пела песню, которую мне было физически больно слушать. Карин бросила монетку ей в шляпу. Я удивился: неужели пение той девушки понравилось Карин больше, чем мелодия, которую играл кларнетист. Она возразила: «Мне больше понравился Моцарт, но, по-моему, девушка спела свою песню лучше, чем кларнетист сыграл Моцарта. В ее исполнении слышалось больше техники, больше воображения».

Музыкант и правда был средней руки, понял я. И я наградил его за то, что он играл любимую мной музыку, но сказать, хорошо или плохо исполняла свою песню девушка, я не мог.

«Могу ли я научиться ценить такие песни, как пела та девушка?» – спросил я Карин.

«Это необязательно, – ответила она. – Достаточно получать удовольствие от той музыки, которую ты понимаешь. Другой тебе и не нужно».

Вероятно, так и есть. Малины нужно ровно столько, сколько можно съесть.

Мы купили