Плутон меняет знак - Елена Козлова
– Ты нашел себе квартиру? – спросила я.
– Нет, я же говорил, сейчас не самое удачное время. С астрологической точки зрения, – заладил бывший супруг.
– Ты так говоришь уже год.
– Я съеду двадцатого числа.
– И про двадцатое число тоже.
– Этого двадцатого точно съеду. Плутон же меняет знак.
– Улиток хоть на работу забери.
– Они тебе мешают? – удивился Родик.
– Вносят хаос.
– Вот съеду и заберу.
Я устало вздохнула.
– Ладно, мне пора к моим психам.
– Тебя отвезти? – Родион услужливо вскочил со стула.
– Нет.
– А хочешь, я кота с тобой стричь поеду? Подержу, чтобы не царапался.
Вспомнив, что кот буйного нрава, я сдалась. Пусть едет. В коридоре путь мне преградил призрак матери. Выглядел он воинственно.
– Все шляешься?
– Мама, я на работу.
– А как же ребенок?
– Нормально, с ним Родик посидит.
– Во сколько придешь?
– Поздно.
– Ты же в шесть заканчиваешь.
– Я потом с Наташкой в кино.
– А как же китайский? – не унимался призрак матери.
– С Родиком сделают.
– Ответственности никакой. Я в твои годы по кино не ходила. Я вами занималась. У меня на красивую жизнь времени не было.
– Мама, мне сорок один год… – напомнила я.
– Вот у таких матерей, как ты, и вырастают дети, которые потом приходят в школу с ружьем.
⁂
Я захлопнула перед призраком тяжелую деревянную дверь с мощным почтовым ящиком. Захотелось написать на бумаге печатными буквами «Я больше не приду» и опустить записку в ящик. Но бумаги с собой не оказалось. Да и не напишу ничего такого. Где бы я ни жила, там непременно появляются Родик и призрак матери. Уходить бессмысленно.
– Нажмите этаж, – приказ строгий голос в лифте.
Я приосанилась, выпрямила спину, втянула живот и нажала кнопку первого этажа. Спустилась вниз и в просторном холле встретила призрак дрессировщицы Бугримовой.
– Все с мамой ругаетесь, – покачал головой призрак покровительницы львов.
– Мы не ругаемся. Просто общаемся.
– Я ей говорю, Соня, ну чего ты к ней пристаешь? Девка умная, взрослая, работает… А она говорит, я ж любя.
– Я знаю.
– А ты ей конфеточек принеси. На могилу.
– Принесу.
Перед входной дверью за монументальной стойкой восседала консьержка Ида Валентиновна. Известно, что все люди похожи либо на зверей, либо на птиц, либо на пресмыкающихся. Ида Валентиновна напоминала игуану.
– До Нового года обещали потравить тараканов, – сообщила консьержка. – У вас есть?
– Есть. Немного. Ночью иногда бегают, – ответила я.
– Ждите. К вам придут. Животных только из квартиры уберите.
– Куда?
– Ну, это ваша проблема – куда.
Покрутившись в лабиринте исполинских дверей, в которые по не известному никому распоряжению, возникшему, видимо, еще до появления высотки на карте города, нельзя было пройти прямо, а только сбоку еще через несколько дверей, я наконец оказалась на свободе. В лицо полыхнул ледяной ветер с реки. На ступеньках, вывалив розовый язык, сидела старая корги просветленного иностранными практиками толстого соседа. Все забываю сообщить про него куда следует.
– Как сегодня помедитировали? – бодро спросил сосед, терпеливо ожидающий, пока корги отдохнет.
– Хорошо помедитировала, спасибо.
– Вещь, правда? Но с гонгом лучше. Вы приходите. Я вас с мамой познакомлю. Она еще Кибальникова застала и конструктора Непобедимого. А сейчас у нее Альцгеймер. Повторяет одно и то же. Как попугай.
Я вежливо улыбнулась и стала спускаться по ступенькам вниз. Рыжая корги провожала меня добрым взглядом.
⁂
Рабочий день начался с доклада консультанта Вовы о том, что от глухого алкоголика Влада П. ушла жена, о чем она сообщила коротким бездушным сообщением. А в следующем добавила, что оплачивать его реабилитацию больше не намерена, потому что не видит в этом смысла. И вообще, «выпила свою чашу яда до дна». Влад, узнав о том, что жены у него больше нет и денег на лечение тоже, попытался покончить с собой.
– Артист, – заржал Алексей-говна-попей и включил чайник.
– И где он сейчас? – спросила я.
– В детоксе заперли. Вечером психиатр приедет, галоперидол даст.
– Зачем галоперидол?
– Чтоб его крыло. Бритвы сегодня никому не давайте. А то это дело заразное. Один порезался – и все начнут. У тебя что сегодня?
– Лекция. Про страхи. Так, может, с Владом поговорить надо?
– О чем?
– Ну, как. Это же попытка суицида.
– Не было никакой попытки.
– Как это не было, если она была?
– А вот так. Тебе проблемы нужны? Не нужны. И мне не нужны. В детоксе полежит под фармой недельку, и мы его домой выпрем. А там пусть как хочет.
Еще немного похихикав, Алексей-говна- попей налил кипяток в стеклянный заварочный чайник. Чайные листья развернулись от горячей воды, как кувшинки, вода обрела желтоватый окрас.
– Габу будешь? Я крепкий сделал.
– Эмпатию повышает, – добавил Вова. – Сейчас только настоится.
– Тут еще одного привезли. Федор Б. Алкоголик. Книгу написал, несмотря на запрет, отпечатал подпольный тираж. Хорошо, родственники нашли и к нам отправили мозги прочистить. Тоже в детоксе. С художником. Так что нашему музыканту там нескучно будет.
Консультант Вова налил в черные кружки горячий напиток и протянул одну мне.
– Пей. А то выгоришь тут быстро.
– Я уже, кажется, начинаю.
– Это плохо… Люда увольняется. Работать некому.
– Как увольняется? Почему?
– Потому что габу не пила, – снова заржал Алексей-говна-попей. – Сказала, что не вывозит. Второй психолог очень нужен. Для того же художника.
– При чем тут художник?
– А с тобой он общался? Подходил к тебе с запросами и тревогами?
– Нет.
– Угадай почему.
– Не доверяет?
– Ага. Думает, это ты его сюда запихнула. Точнее, супругу подначила. А с ним надо наладить терапевтический контакт, кто знает, что у него в голове. Нападет еще на кого-нибудь.
– А тревожная кнопка на этот случай есть?
– Нет.
– А если бунт?
– Бунта не будет. Для бунта реабилитанты слишком подавлены. Но художник этот подозрительный. Танатозависимый. Кто знает, где он черпает вдохновение.
– Я с ним работала по программе госпомощи населению. Художник в целом безобидный. Ни на кого не нападал. То, что мы оба тут оказались, – просто совпадение.
– У него ГТР[15]. Он не верит в совпадения.
Телефон зазудел. Я посмотрела на экран с фотографией Валерия, держащего в руках крупную улитку, и открыла казуальное на первый взгляд сообщение в «телеге».
«Привет, Стасик, как дела?»
Это был Ящеров. С Ящеровым у нас был довольно нелепый роман, точнее, его незрелые попытки, когда мы учились на втором курсе института. На третьем – попытки, возможно, трансформировались бы в отношения, но, слава богу, этого не случилось. Ящеров по неопытности обрюхатил свою промежуточную подругу и скоропостижно женился. В положенный срок у него родилась дочь, тоже Ящерова, а сам он перевелся на вечерний – пришлось еще и работать. После института мы приятельствовали – встречались раз в пять лет в баре у метро «Белорусская», где искренне и как-то по-детски напивались. Ящеров, напившись, каждый раз показывал снимки жены, некогда красавицы, очевидно любимой родителями, и подрастающей дочки. С каждой пятилеткой супруга выглядела все хуже, постепенно превращаясь из трепетной нимфы в опухшую тетку, позирующую на фото с серебристой сумкой и в сапогах в цвет сумки.
– Стасик, давай поженимся, – говорил пьяный Ящеров в конце каждой встречи. – Вот в фейсбуке[16] все охуеют. Ящеров и Козлова поженились. А чего ты фамилию не поменяла, когда замуж вышла?
– А зачем?
– В твоей фамилии есть слово «зло». – Ящеров вспоминал свою любимую шутку.
– Оно и во мне есть. Держит меня. Бережет от распада.
– А мою бы взяла? – оживлялся Ящеров.
– Твоя тоже звучит довольно коварно.
– А я и сам коварный.
– Нет, Ящеров, мы не поженимся.
– Почему?
– Посмотри, во что ты, Ящеров, жену свою превратил.
– А что с ней не так? Нормальная бабца. Пьет, правда, много.
– Еще и пьет.
– Думаешь, от жизни со мной?
– Не знаю…
– Она просто не развивается, –
