Парашюты и парашютисты - Нина Викторовна Романова
Но подошёл катер, и Таисья, не глядя на меня, первой шагнула по трапу.
Через час вместе с другими двадцатью туристами, говорящими на разных языках, мы покинули катер. Маршрутов из этой точки стартовало великое множество, начиная с однодневных и кончая самым длинным – нашим, рассчитанным на три-четыре дня. Я с надеждой оглядывалась, не собирается ли кто идти вместе с нами, но казавшаяся многолюдной компания быстро рассеялась, и мы остались вдвоём.
Тася поправила рюкзак и, посмотрев на меня, молча кивнула.
– Пошли, – согласилась я и поплелась за ней, неся на плечах двенадцатикилограммовый рюкзак – такой же, как и у подруги.
Первые три часа мы шли довольно легко, и я, успокоившись, расслабилась. Вид с тропы открывался неописуемый – мы двигались по краю горы, под которой расстилался океан. Солнце выбелило воду до слепящего блеска, и казалось, что нет этому великолепию ни конца, ни края.
Я болтала обо всем, вспоминая, как мой институтский одногруппник, парень из Якутии, комментировал национальные якутские песни: «Что вижу, то пою». Я разговаривала с корешками, через которые перешагивала, с камнями, сыпавшимися с обрыва, с облаками, щекочущими небо, с птицами, подозрительно поглядывающими на нас с деревьев…
Наступило время первого привала, и я с удовольствием сбросила рюкзак. Тася достала бутылку воды и протянула мне.
– Слушай, это настоящая живая вода! – воскликнула я, сделав первый глоток. – Я могу ещё столько же пройти!
По плану через час мы должны были остановиться на первый привал, но мне казалось, что мы можем пройти и больше.
Выпив воды, Тася помогла мне взвалить на плечи мою ношу, легко вскинула на спину свою, и мы двинулись дальше. Тропинка ушла в лес, и теперь нужно было позаботиться о том, чтобы предупредить медведей о нашем приближении и дать им возможность избежать никому не нужной встречи. Для этого у нас были припасены бубенчики на палке – ими Тася периодически звенела. Но мне казалось, что она делает это недостаточно часто и недостаточно громко, а потому в течение двух часов я во все горло орала песни, все, какие приходили на память.
В основном вспоминались песни из детства, начиная со «Взвейтесь кострами», «Антошка», «Пусть бегут неуклюже», но самой подходящей оказалась песенка из Красной Шапочки, которую я пела три раза подряд:
«Если долго-долго-долго,
Если долго по дорожке,
Если долго по тропинке
Топать ехать и бежать…»
Я так вошла во вкус, что не заметила, как мы вышли из леса и очутились на совершенно голой скале. Запнувшись за торчащий вверх булыжник, я подвернула ногу и ойкнула.
Тася, услышав шум покатившихся вниз камней, обернулась.
– Я ногу подвернула, – охнула я. – Но не сильно, – уточнила успокаивающе.
Тася двинулась дальше, а я, сделав шаг, снова ойкнула и поняла: приехали!
Подруга упорно шла вперед, и я заковыляла следом, закусив губу от боли. Промучившись минут пять, я поняла, что идти не могу.
– Тася, у меня нога сильно болит, – пожаловалась я.
Таисья остановилась, посмотрела на меня, молча стащила свой рюкзак и достала аптечку.
Я тоже села, скинув поклажу на камни, сняла ботинок и уставилась на стопу. Синяка не было, но появился небольшой отёк. Тася выдавила из тюбика обезболивающую мазь, втёрла мне в лодыжку и замотала сустав эластичным бинтом.
– Будем спать здесь, – сказала она, и я чуть не закричала от радости: это были её первые слова за всё время, прошедшее со дня, когда погиб Крис!
Мы быстро поставили палатку, хотя вбивать крепления пришлось почти что в камень. Таисья насобирала веток, и мы развели костер, на котором вскипятили воду и приготовили нехитрый ужин из пакета.
– Какая гадость! – попробовав, скривилась я. – «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»
Подруга глянула в мою сторону и протянула мне яблоко.
– Доедай всё, а то медведи придут на запах еды, – сказала она, и я, отложив фрукт, стала давиться лапшой с сушёным мясом.
Вообще, я чаще страдаю от того, что ем меньше, чем хочется, так как вечно придерживаюсь очередной диеты. Я легко набираю вес и тяжело от него избавляюсь, а потому стараюсь ограничивать свой рацион, чтобы держаться в форме. Я даже не помню, когда в последний раз ела через силу – разве что в детстве, когда мама строгим голосом заявляла: «Не выйдешь из-за стола, пока не доешь!» Каждая ложка этого туристического ужина давалась с трудом. Я попробовала закусывать лапшу яблоком, надеясь хоть так протолкнуть её по пищеводу к желудку, и лишь страх привлечь медведей заставил меня опустошить тарелку.
Только тут я заметила, что Тася ничего не ела, она даже не заваривала эту проклятую еду из пакета!
– А ты почему не ешь? – спросила я.
– Не хочу, – ответила подруга и, погасив костер, забралась в палатку.
Ночь была холодная. Я с удовольствием куталась в спальник, признаваясь себе, что зря ворчала, мол, тащим такую тяжесть невесть зачем. Я вообще люблю спать в тепле, но чтобы вокруг воздух был свежий, даже холодный. Кончик носа у меня замерз, и я, натянув одеяло повыше, погрузилась в сон.
Тася проснулась рано и, выбираясь из палатки, разбудила меня. Я увидела, как невыспавшееся солнце медленно поднимается в небо и, показав ему язык, снова натянула одеяло на нос. Но Таисья начала греметь котелком, и угрызения совести заставили меня выползти из нагретой постели. Когда я попыталась встать, ногу пронзила боль. Я ойкнула.
Пышная вопросительно посмотрела на меня.
– Болит, но не очень, – ответила я на её немой вопрос.
– Покажи, – велела она, и я, закатав штанину, продемонстрировала расплывшийся по щиколотке синяк.
– Это ничего, я сейчас намотаю бинт и расхожусь, – заверила я и, чуть прихрамывая, начала шагать вокруг разгоревшегося костра.
Через пару минут я и в самом деле практически перестала ощущать боль и, уже приплясывая, обращалась к подруге:
– Смотри, я и лезгинку могу, легко!
Таисья серьезно посмотрела на меня и, ничего не сказав, разлила по кружкам горячий чай.
Никогда в жизни обычный чёрный чай не казался мне таким вкусным! Я любовалась поднимающимся от напитка паром, пытаясь вдохнуть его, пальцы мои буквально таяли, обхватив горячую кружку, солнце уже забралось высоко
