Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
– Ну, пусть только придет ко мне, – повторяет Иван Иваныч, – пусть только что-нибудь попросит…
SOS! Опарыши в ботинке!
Иван Иваныч привык ловить на разнообразные насадки. Особенно летом. В ту пору наживки не продавались в каждом рыболовном магазине, как теперь. Мотыля зимой мотыльщики обеспечивали – или на остановке мостотрядовской можно было разжиться мотыликом, или под дорогой, где они обычно кучковались. Или прямо на месте мытья – посредине озера, у огромной, дышащей паром в морозный день проруби. Там, на месте, насыпали всегда щедрее, не мелочились, не отсчитывали коробочками спичечными, перемотанными с боков синей изолентой. А просто шерудили в ведре специальным мотыльным сачком, подхватывали всплывших ярко-красных мотыликов и – прямо с травой и тиной – бахали тебе в мотыльницу. Переберешь дома, очистишь их от тины и удивишься: коробок пять выходит, не пожадничал Бешка, молодец!
А летом насадки не продавались. Червей нужно было копать саморучно. Мы и копали – прямо здесь же, на месте рыбалки, на озерном берегу. Хорошие, упругие, не слишком большие, верткие. Иван Иваныч же обожал ловить на пареную кукурузу, перловку, черный хлеб. А еще, что ужасно, на опарыша. Отец перловку и кукурузу поддерживал, но опарышную ловлю терпеть не мог. Потому что рыбешка, хотя и берет эту насадку безотказно, чаще попадается меленькая. И главное – после опарышей нужно все время мыть руки, они пахнут, вдобавок вечно расползаются повсюду.
– Это гадость, Иван Иваныч, – в который раз уговаривал Военного отец. – Выбросьте вы этих опарышей. Вон какие червячки замечательные, как раз на карася. И мотылики с зимы еще остались. Как эстетично – мотылик!
– Ванюха, почему папа такой злой? – недоумевал Военный. И обращался к отцу: – Владимир Иваныч, вы не понимаете. Мотылик для лунки. А опарышей я сам разводил дома, пока теща не видела, на балконе. Они же не мясные какие-нибудь, они рыбные, сквозь песочек пропущенные. И я ловлю на бутерброд, подсаживаю парочку опарышей к червячкам навозным. Безотказная насадка!
И действительно, будто подтверждая свои слова, Военный надевал на крючок очередную мочку из опарышей и червей, забрасывал и тут же вытаскивал красноперку или карасика.
– А? – победоносно смотрел на Батьку Иван Иваныч. – Я же говорил! На бутерброд.
Батька только махал рукой разочарованно.
Для насадок у Военного имелись специальные баночки. Из-под кофе, из-под чая, непонятно из-под чего. Удобные, прилаженные под рыбалку. С открывающимися и закрывающимися крышечками, продырявленными иголочкой, чтобы кислород шел. Опарыша он держал в особенной таре – изобретенной им лично. Военный очень гордился своим изобретением. У обычной банки из-под кофе одна крышка, само собой разумеется. Но опарыши – такова их природа – уходят через опилки и песок на самое дно. Каждый раз приходится, чтобы захватить три-четыре личинки для насаживания, долго шевыряться, пачкаться, разбрасывать вокруг тырсу. И Иван Иваныч срезал у банки дно, подобрал необходимого диаметра крышку, и получилась баночка-перевертыш, с двумя крышками. Одна сверху, другая снизу. Скрылись хитрые личинки на самом дне, а Иван Иваныч и рад: переворачивает баночку и открывает крышку, которая снизу. Гениально – две крышки.
Помню, денек один выдался на Озере жаркий. Начинался уже июнь, мы скрывались от палящего солнца в тростниковой тени, съедаемые комарами, ловили окуней и редких карасиков. Военного, правда, выручал опарыш: его хватала прямо сверху неплохая красноперочка, у которой в это время самый жор. Иван Иваныч радовался: «У меня с утра настрой был! Хорош красно́пер! На засолочку пойдет. Не зря я опарыша целую неделю разводил – рыбного, чистенького! А? Владимир Иваныч? Насадите?»
Батька брезгливо морщился в ответ и сворачивал очередной катышек благородного «тестца» для насадки.
После рыбалки мы вместе, как обычно, идем к мостотрядовской остановке, садимся в синюю «девяточку» – переполненный троллейбус проезжает по мосту пару сот метров и тормозит, недовольно заискрив дугами. Впереди авария, движение медленное-медленное. Словом, попали в пробку.
Мы стоим в конце троллейбуса, удочки держим в руках, сумки и рюкзаки – на полу. Людей много, особенно не развернешься. Стоим, молчим, переглядываемся.
– Не грустите, Владимир Иваныч, – без слов говорит Военный. – Это сегодня все комом из-за жары пошло, а завтра рванем на Волгу, на дамбу, у меня и опарышей осталось немерено. Настрой есть!
– На Волгу так на Волгу, – соглашается, тоже без слов, отец, внимательнее вглядываясь в очертания дамбы: как там дела, какой уровень, есть ли рыбаки?
Я тоже подключаюсь к безмолвному разговору:
– Туда, туда, – показываю глазами, – вон под те подтопленные деревья, на теченьице. Там шарманчиков[13] наверняка заарканим.
– А занятия в институте как же? – интересуется безмолвно отец.
– Так ведь понедельник, день библиотечный, – живо отвечаю ему взглядом.
И тут Батька роняет троллейбусный билет. Тянется рукой, чтобы его подобрать, нагибается и шепчет Военному уже самыми что ни есть настоящими словами:
– Иван Иваныч, у вас там опарыши ползают вокруг мешка, одна из крышек, наверное, неплотно закрыта.
– Да какая разница, – отвечает, тоже голосом, Военный. – Ну выползла пара штук, как выйду, посмотрю, что с банкой.
На троллейбусе нашем народ ездил обычно привыкший к рыбацкому запаху и рыболовным аксессуарам. К червям там, к рыбной слизи. «Девятка» – троллейбус рыбаков. Но в тот раз, как на грех, среди пассажиров оказалась, наверное случайно, слишком впечатлительная особа. Она сидела вместе с десятилетним примерно мальчуганом (внуком, по всей видимости) и нервно обмахивалась веером.
– Ну это невозможная духота, – вздыхала она громко. – Почему закрыты окна? Эй, молодой человек, я к вам, к вам обращаюсь, – нетерпеливо дергала она за рукав рослого спортсмена-байдарочника, возвращавшегося в город с утренней тренировки. – Поднимите люк, мы же здесь все задохнемся. Этот рыбный запах невозможен, воняет тиной и еще чем-то… Никогда, больше никогда на общественном транспорте не поедем. Мой Петечка побледнел, ему нужен свежий воздух. Откройте окна!
Но спортсмен только пожал плечами – кто ж не знает, что в «девятке» всегда все окна и люки закрыты наглухо и всегда пахнет рыбой и еще чем-то. Так повелось, так полагается. И все тут.
– Кхе, кхе, – показно закашлялся Петечка, будто подтверждая, что вот-вот задохнется. И спросил тонким изможденным голосом: – Бабуля, скажи, пожалуйста, а что это за маленькие беленькие червячки?
– Какие еще червячки?! – вскинулась бабуля, грозно бросив взгляд-молнию в нашу сторону.
Иван Иваныч, Батька и я переглянулись и немедленно, не сговариваясь, посмотрели себе под ноги. По троллейбусу, ровным строем, ползли Иван-иванычевы опарыши. Они огибали
