Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
Да, и еще Виктор Алексеевич – самый осведомленный из нас. Никогда не забудет, как кого зовут или звали. Поименно знает мостотрядовскую общину. Тоже феноменальное себе качество!
Основательность и наблюдательность – его вторая натура. Не имея возможности бегать с места на место, как другие, он избирает иную тактику – ищет-высматривает уловистую луночку, а когда счастливо найдет такую – обживает ее день за днем. Местечко его становится постепенно вытоптанным, ухоженным. С отпечатками костылей в снегу, похожими на следы странных птиц. Никто не займет его место, не позарится, ведь все в курсе, что это Виктора Алексеевича разработка. Более того, чем дольше обживает Виктор Алексеевич свою ледяную делянку, тем крепче прирастает к ней.
– Я второй месяц на этой луночке сижу. Меньше двух кил не брал. Ну, может, в дождь и метель похуже дела складывались, обреза́ло к обеду, но и тогда – десяток сорожек, а мои.
Ледобура у него нет – не донести. И пешни большой тоже. Зато маленькая тоненькая пешенка-игла имеется, специально на заказ для него изготовленная. Она, изящно прикрученная к костылям, весело поблескивает на утреннем зимнем солнышке, готовая азартно вступить в дело. Вот сейчас рыболов неспешно, хотя не так уж и медленно, дойдет до места, достанет из рюкзака удобный, тоже специальной выделки, стульчик, воткнет в снег черпак, чтоб был под рукой, переведет дух, оглядится да и примется легонькой пешенкой-иголочкой обновлять старую свою лунку. Ну как старую – вчерашнюю. За ночь она, конечно, промерзла малость. Однако у Виктора Алексеевича все продумано до мелочей, не случайно же присыпана лунка снежком, и камышинки воткнуты в нее тоже не просто так. Это вчера, уходя, позаботился рыболов, чтобы не дать ночному морозу поработать на полную. Несколько всего ударов пешенкой, и полыхнула живая вода. Будет рыбалка!
Сегодня день не обычный – Сочельник. И Семеныч, издали завидя Виктора Алексеевича, ворчит себе под нос:
– А, уже здесь, уже притащился, колченогий черт. Ему что Рождество, что Пасха – все едино. Из города да на костылях, а раньше, чем я!
Вслух же приветствует рыболова почтительно, обязательно по имени-отчеству:
– Виктор Алексеевич, сколько зим! Со вчерашнего дня не видались.
– Здоров, Семеныч!
– Угостишь генеральской? А то мои, адмиральские, промокли.
Мужики закуривают.
– Как вчера, вечернего клева дождался? – интересуется Семеныч.
– А как же. Я ж, ты знаешь, до первой звезды.
– Кру́пна сорога?
– Попадала и кру́пна. И окушок нормальный, с ладонь.
– Я сегодня тогда тоже до первой звезды остануся, – обещает Семеныч, – раз кру́пна.
В то время появилась известная реклама, действие которой разворачивалось в Сочельник. И Виктор Алексеевич, когда задерживался у лунок подольше, кричал, невзирая на снег и ветер, подбадривая окружающих и, наверное, себя самого:
– До первой звезды! Ловим сегодня до первой звезды!
А если кто-то из рыболовов малодушно уходил со льда раньше времени под предлогом замерзания, бесклевья или домашних дел, Виктор Алексеевич, повторяя слоган из тоже известной телеигры, констатировал: «Вы слабое звено. Прощайте!»
Он никогда не унывал и не жаловался.
Из камышей вышагивают Сика с Бешкой, волоча за собой приспособления для мотыльного промысла. Они трезвые, бодрые, спешат на работу.
– А, дядь Витя, привет! Мотыликов черпанем, на обратном пути отсыпем тебе пару коробок! Только не уходи раньше солнца, дождись нас.
– Спасибо, мужики! Дождусь. Я сегодня до первой звезды!
– И я дождуся, – влезает Семеныч. – И я до первой! И мне бы пару коробушек.
– Тебе в твою коробушку загребущую и щепотки хватит! Звезды ему…
Озерные люди смеются. В этот момент притаскиваемся мы с Батькой, а с нами – Иван Иваныч. «Настрой есть!» Все здороваются друг с другом, улыбаются. Солнечное утро обещает что-то радостное, веселое. Хоть мороз, а тепло.
Удочки у Виктора Алексеевича особенные – на длинных ножках-подставках, чтоб сподручнее было поднимать их со льда. Сумка для рыбы приделана к стульчику – не на снегу же ей валятся. Это нам, здоровякам, без разницы, куда рыбу швырять – в ведро ли, в снег ли. Для Виктора Алексеевича каждая деталь имеет смысл и вес. Тем паче – сумка. Называет он сумочку любовно, с прищелком – нихренаська. «Вчера полнихренаськи взял!» Туда-то, в сумочку-нихренаську, и отправляет он первую плотву. Пока мы точим лясы.
– Он уже обрыбился, – взвивается Семеныч. – И явился ранее моего, и женился тоже. Хорош трепаться, пора сорогу ловить. Сегодня, чую, ровненькая пойдет!
Мы разбредаемся по своим тростниковым укрытиям, бурим упорный январский лед-монолит, орудуем шумовками (или, как некоторые, деревянными ложками!), так что пар над лунками поднимается. А после уж разворачиваем удочки. Самый это волнующий момент на зимней рыбалке, самый азартный. Момент предвкушения. Начало дня. Время надежд. После пары часов на льду, особенно если ветерок и снег, когда ледяными веригами покроются черпаки и безнадежно вмерзнут в лед поплавочки, когда начнут еле сгибаться пальцы на руках, – куда-то исчезнет оно, радостное предчувствие даже не знаешь чего. Может, сорожьей поклевки. А может – счастья… Но сегодня солнце, и дымы столбом, и окуни. Если пробуриться в самых тростниковых дебрях, то чуткий кивок из кабаньей щетины обязательно разок-другой щелканет. Есть горбач! А вот и поплавочек сработал – подняла его желанная тростниковая сорога. У соседей, по всему, тоже дела идут неплохо. Семеныч сосредоточенно молчит. Значит, работу свою озерную работает. Значит, делом занят. Иван Иваныч весело напевает про «сорога-сорога, не стой у порога». Все с ним ясно. Батька, гляжу, набросал окуньков целую горку. На середине озера, превратившись в две точки, промышляют мотыля Сика с Бешкой.
Две точки – не преувеличение. Озеро-то между бетонных крыл двух городов пролегло, широкое оно, для взгляда просторное. Тоже вот все удивляюсь – как сохранило оно свою волю, свою дикую ширь, как не сдалось до сих пор, как и чем живо?
От проруби Сики и Бешки широченной пар – издалека видать. Мотыль, он тоже хорошую погоду любит, для его промысла тоже настрой нужен. И нынче именно такой денек – все у нас ладится-спорится.
– Вань, – слышу негромкий оклик Виктора Алексеевича. Он всегда говорил со своими негромко, но, что самое удивительное, очень различимо, четко. Не помню, чтобы я переспрашивал его о чем-то. – Вань, гляди какая!
Я оборачиваюсь, подхожу поближе к вытоптанной полянке, стараясь лишнего калошами не загребать. Лед, даже январский, глухой, он деликатность любит. Сразу же замечаю наметанным глазом, что сумка для рыбы висит у Виктора Алексеевича на спецстульчике как-то тяжело, с оттягом.
– Смотри, какая красавица!
Заглядываю
