Весна на Луне - Юлия Дмитриевна Кисина
Оказалось, что несколькими днями ранее он повстречал на улице человека, который отсиживал с ним срок и которого он считал давно погибшим.
— Он — гениальный врач, грудной хирург. — Глаза Узника слезились. Лицо его делалось то красным, то вдруг покрывалось бледными пятнами.
— И более того, — теперь он уже говорил приглушенным тоном, — ему дали лабораторию и персонал, и занимается он какими-то чудесными опытами по пересадке сердца, а точнее, протезированием клапанов.
И потом вдруг мы узнали, что еще до моего рождения в нашем городе впервые в мире людям стали пересаживать органы мертвецов и что занимался этим доктор Амосов! Но самое удивительное было то, что лаборатория эта была будто при институте Академии наук, которым и руководил этот самый знаменитый хирург и новатор Амосов, и одновременно под крышей Комитета государственной безопасности, а это значило — полная свобода и все возможности для ученого.
Оказалось, что выпустили этого врача, потому что в заключении он спас от инфаркта какого-то тюремного надзирателя, и сделал он это в сибирской деревне чуть ли не голыми руками, то есть ржавым ножом!
Все тут же заговорили о том, что хорошо бы, если бы Ю. А. попал к такому целителю.
— Вот и я об этом говорю! — торжественно заключил Узник.
Потом взрослые беседовали о чудесах современной медицины, и Узник опять заговорил о своем чудо-враче:
— Я тоже думал о Ю. А., но захочет ли он решиться на такую операцию? «
К тому же вдруг всплыло и то, что лаборатория его находится будто в самом Анатомическом театре, то есть там, где скрывались белогвардейцы, свиньи и еще невесть знает что.
И представьте себе — там немецкое оборудование!
Теперь все были страшно взволнованы, и папа решил переговорить с Ю. А.
От меня было скрыто то обстоятельство, что Ю. А. действительно отправили в эту лабораторию Научно-исследовательского института Амосова.
Но самое главное, когда речь заходила об этой лаборатории, все начинали говорить медленно, как во сне и приглушенно, и говорили о каких-то таинственных «С». Иногда это «С» переходило даже в «СВ». И как-то у меня в голове связалось это «СВ» и визг свиньи в Анатомическом театре.
Вскоре Ю. А., совершенно здоровый и отдохнувший, появился у нас и показал на груди большой розовый рубец.
— Меня распилили на части. Разорвали ребра! Не знаю, как я с этим дальше проживу. — В его голосе слышалась мука.
Мама с остервенелым неистовством жарила ему печенку, и как-то ни с того ни с сего он заявил, то ни при каких обстоятельствах не собирается есть свинину. Это уже выходило за всякие рамки мыслимого. Печенка досталась мне, а я стала с издевкой допытываться, почему это он ни с того ни с сего не ест свинину.
— Собираюсь писать новую книгу об отечественном вегетарианстве, — заявил Ю. А., тряся двойным подбородком, — а есть братьев наших меньших — чистый каннибализм.
И тут началась какая-то поистине медицинская полоса нашей жизни. Вдруг у всех вокруг обнаружилось множество разных заболеваний, о которых и слыхом никто не слыхивал. Папа держался за живот и все время прислушивался к тому, что происходит у него внутри, но только молча и кривился, будто от муки. У мамы внутри шеи вдруг вырос новый орган под военным названием «щитовидная железа», и я узнала, что у нее есть лимфатические узлы. Кроме лимфатических узлов у нее обнаружилась начинающаяся астма и аллергия. Поэтому она все время покашливала и строго-настрого запретила Узнику курить в ее присутствии, а у папы появилась монополия на поджелудочную железу. Мне тоже хотелось болеть, но все говорили, что мне еще рано, поскольку я молода, и я ждала подходящего возраста. Зато мама села на диету. Разговоры шли об отложении солей, об ожирении сердца, а дома появились синие копии запрещенных книг о здоровом питании в капиталистическом мире.
Но из головы у меня никак не выходило «СВ», то есть свинья, и как-то, когда родители собрались в компании Ю. А. пойти на какой-то филармонический концерт, я сообщила им, что у него будет разрыв свиного сердца, потому что теперь я знаю, что такое «С», то есть «СВ», и что у Ю. А. и должно быть сердце свиньи, поскольку и сам он свинья, а еще точнее — боров!
И тут родители поначалу на меня разозлились за хамство, а потом были плотно заперты все двери и окна, и мама вдруг заплакала и спросила меня, откуда я все это знаю и не подслушивала ли я у дверей. Я ликовала.
Родителям пришлось объяснить мне, что у Ю. А. и правда свиной клапан, что операция эта тайная и экспериментальная и теперь пошла такая мода, что у доброй трети горсовета и районо тоже такие свиные клапаны, и не дай бог об этом проговориться.
Неприятности будут у Шалаева (это Узник), у нас, и у этого несчастного хирурга.
Зато теперь я знала страшную тайну и очень гордилась тем, что переплюнула самого Шерлока Холмса, а Ю. А. стал называться у меня Свиное сердце.
Рак
И в тот же день, вернувшись домой, я обнаружила, что у меня рак, и об этом говорило красное кровавое пятно на моих трусах. Раз у всех вокруг был рак — стало отчетливо ясно, что я умираю. Я не на шутку испугалась. И испугалась я не своей смерти, а собственно этого красного пятна. Кровь из любых частей тела была нормальным явлением — я постоянно била коленки, наступала на гвозди, разбросанные по пустырю — месту наших игр, и резалась найденными зеркалами. Но в этот проклятый день со мной ничего не происходило — я просто истекала кровью из самого стыдного и что ни на есть отвратительного и ненавистного мне места. И как назло, это было совершенно некому сообщить. Поэтому я легла на диван и прислушалась к окружающему миру.
Меня возмутило то, что в мире этом совершенно ничего не изменилось: на улице тявкали собаки, гремели экскаваторы, а из веками неисправного крана капала вода. И я должна была со всем этим распрощаться. Конечно, не бог
