Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Они вошли в редакцию, Эту — впереди, старик, немного смущенный, — следом за ним. Сели, закурили и стали, улыбаясь, рассматривать друг друга.

Да, эта встреча была совсем иной. А вот пятнадцать лет назад...

Комула служил тогда переводчиком в сенате. В его обязанности входило переводить прошения торппарей и ответы на них. Ответы казались ему возмутительными — они были краткие и грубые. Совет был один: все споры с помещиками улаживать по-хорошему, землевладелец волен поступать со своей землей, как ему заблагорассудится, так что будьте покорны и послушны воле хозяев.

Однажды он переводил жалобу, поступившую с мест, где он родился. Он хорошо, во всех деталях знал дело, о котором шла речь. И каждого из подписавших жалобу знал. Конечно же, настырный Вяхяторппа был одним из ее авторов, его подпись стояла первой. За ним подписался Тунала...

— Да, как там старый Тунала, жив еще? — спросил Комула.

— Жив старик!

— Да ну! Крепко держится за жизнь старина...

— Крепко. Нашего брата, торппаря, не так-то просто согнуть да сломить и на тот свет отправить. Ему еще хочется увидеть, каким станет этот свет...

Старик говорил не спеша, положив йогу на ногу и обхватив руками колено. Потом, он протянул Комуле письмо и, пока Комула читал, внимательно следил за выражением лица редактора, пытался угадать, что тот думает о письме.

Комула читал и живо представил себе, как писалось это письмо. Как собирались торппари, хмурые, сосредоточенные. Конечно, вечерами, после работы. Как они сидели в полутемной избушке вокруг стола, с которого только что убрали картофельную шелуху и кружки из-под простокваши. Комула знал, что из-за пустяков торппарь не будет жаловаться на хозяина. Видно, здорово приперло, раз написали прошение.

Тогда, пятнадцать лет назад, Комула попытался было переговорить с начальником канцелярии, что, может быть, следовало бы проверить жалобу, сам вызвался поехать, выяснить на месте причины недовольства. Но начальник канцелярии ответил язвительно: «Ваше дело — перевести ответ на финский язык. Обо всем остальном есть кому позаботиться».

И когда вскоре после этого Комула случайно встретился с Вяхяторппа, старик, услышав, что эту служит в сенате, сразу насторожился, насупился.

— Ах, там, значит...

«Значит, и ты туда забрался, на шее народа сидишь», — казалось, было написано на удивленном лице Вяхяторппа. Так у них тогда разговора и не получилось. Комула пригласил старика на чашку кофе, но тот отказался. «Пожалуй, лучше держаться подальше от господ: хоть и знакомый, и парень в общем-то неплохой, но кто его знает, что он будет выуживать. Ведь он тоже сидит там, в сенате, эти бумажки сочиняет», — наверно, думал старик.

Старик Вяхяторппа приходил в Хельсинки ходоком по какому-то торппарскому делу, с жалобой в кармане. Но у Комулы он даже совета не попросил. Вскоре после этого Комула ушел из сената и стал редактором газеты.

Да, многое переменилось с тех пор. И вот они сидят, оживленно разговаривая, улыбаясь друг другу. Комула смотрит на старика и замечает, что морщины на его лице стали глубже, кожа на подбородке обвисла. Он, Комула, знает, как тяжела жизнь этих простых тружеников. Они выносливы и крепки, как сосны, что растут на мшистых скалах, не поддаваясь ничему, упрямо тянутся вверх.

— Да, мы тоже требуем сокращения рабочего дня, — рассуждал старик. — Ведь торппарям и батракам помимо всего и на своем участке поработать надо. Пусть он и не свой, арендованный, но все же... Глядишь, со своей картошкой и хлеба на дольше хватит. Так что восьми часов отработок на хозяина с нас достаточно.

Комула был согласен со стариком. Он не торопился кончить разговор, хотя на редакторском столе лежала очень спешная работа.

— Я слышал, что у вас там даже оружие было пущено в ход? — спросил Комула.

— Да, было дело, — и Вяхяторппа сразу оживился: видно, этот вопрос для него самый больной. — Господа у нас спесивые, злые. У них теперь и свои отряды есть. Отряды самообороны. Вернее, конечно, было бы сказать, отряды «мясников». Так о них говорят.

И старик стал обстоятельно рассказывать:

— Дело было в июле, двадцать восьмого числа. У нас тогда бастовали. И вот, чтобы задушить забастовку, понавезли к нам всяких штрейкбрехеров бог весть откуда: и из соседних волостей — из Соухиярви, из Карвиа и даже из Хяменкюре. У них с собой было оружие. А мы этого не знали. Пошли мы, стало быть, посмотреть на них и кое-что сказать им. Они работали на поле хутора Тахло. Мы с дороги стали кричать им: «Не мешайте нам бастовать!» А исправник — он тоже был там — велел нам убираться. Мы, конечно, ни с места — стояли-то мы на проселке. Ну, а раз мы не ушли сразу, больше им ничего не (надо было. «Ну, держитесь, сейчас из вас котлеты будут!» — крикнул кто-то из них. И штрейкбрехеры набросились на нас. Туг и пошла драка. Одному из наших косой руку перебили, многих ножами поранили. Да оно и понятно, у нас-то ведь с собой никакого оружия не было.

До этой заварухи дело не дошло бы, если бы не господа из Хельсинки. Они все это подстроили, — говорил старик. — За день до этого приезжали прокурор Свинхувуд и сенатор по делам полиции Серлациус. Хозяева уже готовы были уступить: работа-то у них стояла. Сенокос еще не был закончен, да и пора приниматься за жатву. А господа приехали, поговорили с хозяевами — и те сразу ни в какую. Ночью из пяти волостей насобирали штрейкбрехеров. Вот и произошло кровопролитие... Уж действительно — свиная голова, этот Свинхувуд, — горячился старик. — Какой же он блюститель законов, коли сам подбивает людей на такие дела! А наш хозяин как почувствовал, что Свинхувуд за них, так сразу с револьвером в поле пошел. И только мы заикнулись о плате, о сокращении рабочего дня, давай на нас орать: «Жрите навоз и запивайте навозной жижей!..» Так и сказал, сволочь этакая.

Должна же и на господ найтись какая-нибудь управа. А то уж совсем они обнаглели. Нельзя людей так мордовать, как в царское время... — сердито закончил старик.

Перед Комулой лежало решение собрания торппарей, которое принес Вяхяторппа. Старик просил довести это решение до сведения правления социал-демократической партии.

Просматривая подписи под протоколом, Комула увидел, что старый Вяхяторппа носит фамилию Карпакко. «Танели Карпакко, владелец Вяхяторппа» — было выведено под протоколом. Комула