Гамбит дождября - Андрей Люмнов

— А ты уже совсем оттаяла!

— Да! И мою благодарность за это не описать словами! — она посмотрела на часы, — у нас есть ещё время на танцы. Удиви меня!

Артём выбрал пластинку и, не показывая, установил на патефон и раскрутил ручку.

Марина замерла, но с первых же аккордов начала пританцовывать, всё активнее. Её танец был настолько эмоционален, что если бы не все их объяснения, это можно было принять за очередную попытку совращения.

— Ах ты ж мой гений! Ты же знаешь английский? Айтишник не может не знать английский. И "She's got the look" в исполнении Roxette после всего... Если бы ты включил эту пластинку в первый вечер, то у меня бы точно были бы от тебя дети.

— Это моё алаверды, — улыбнулся Артём.

— За что?!

— За то, что прикоснулась к моим губам, когда стригла.

— Прости, не смогла удержаться. Впервые разглядела за щетиной усов твои губы.

— Идём на психиатрию? Или ещё потанцуешь?

— Идём! Лучше чем под эту песню я уже не станцую. Сегодня точно нет.

Она подмигнула.

В номере Артём взял листок и прочитал:

Стихи не пишут для себя

Стихи кому-то посвящают

В них каются или прощают...

Стихи не пишут для себя

Стихи не пишут просто так

Быть должен смысл

Должна быть рифма...

Стихи не пишут просто так

Стихи не пишут на заказ

Приказом партии рифмуя лозунг

Не стал поэтом рифмоплёт

Стихи не пишут на заказ

Стихи... Их пишут от души

В них боль иль радость

Вспышки счастья

Стихи мы пишем от души

Бывает так что карандаш

Сам в руку лезет над бумагой

И строчки он выводит гладко

Как будто сам... Бывает так

Ну а бывает по иному

Есть что сказать и чем писать

Но рифмы нет и вдохновенья

Вот так бывает по-другому...

И можно мучиться страдать

Черкать и править

не спать

Рукою космы теребя

И снова править... править... править...

Стихи не пишут для себя

Третий рассказ Артёма

Меня как-то спросили, почему я перестал писать стихи... Нет, не жена, конечно же. И в тот момент я не смог ответить. А на следующий день сел и на одном дыхании написал этот стих. И, как часто у меня бывало, именно сплетая слова в рифму, я неосознанно объяснил себе — и всем — эту причину. Потому что мне не интересно писать для себя. Нужен хоть один читатель.

— Он теперь у тебя есть! — воскликнула Марина. — А вот это... «рукою космы теребя»... — она покачала головой. — Это гениально. Это так визуально и так по-человечески. Я прямо вижу тебя, сидящего ночью над этим листком. Твоя жена... она ничего не понимала. Чашкой чая на стихи... Это кощунство.

— Она не делала это специально, — автоматически, по привычке, защитил он. — Она просто не видела в этом ничего особенного. Графомания и всё.

— Не оправдывай её, — мягко, но настойчиво остановила его Марина. — Ты имеешь право на своё творчество. И ты имеешь право на то, чтобы его уважали. Даже если оно кому-то кажется неидеальным. Особенно если это самый близкий человек. Близкие должны поддерживать первыми. Иначе зачем им быть к тебе ближе?

Она замолчала, давая ему переварить её слова.

— Знаешь, о чём я подумала? — снова заговорила она через минуту. — Ты говорил, что стихи пишут не для себя. А этот стих... он же получился таким... терапевтичным. Как будто ты сам себе объяснил и оправдал своё право творить. Как будто это разговор с самим собой и примирение с собой.

Артём поднял на неё глаза, и в них мелькнуло удивление.

— Я об этом не думал.

— А оно так и есть. Ты написал манифест. Манифест того, кто устал оправдываться и готов признать: да, я это делаю. Потому что не могу не делать. И точка.

— Спасибо тебе за твои стихи. Это большая честь для меня — прочитать их.

— Может, хватит на сегодня психоанализа? — с лёгкой усталостью в голосе спросил он. — А то ты всю мою душу наизнанку вывернула.

Марина улыбнулась.

— Я иду гладить твои волосы?

— Только, чур, рукой, — сказал Артём, вспоминая о соприкосновении их губ.

— Только рукой! Только! Даже если ты уснёшь.

Он прикрыл глаза, но так, чтобы видеть её силуэт в полумраке: её осанку, распахнувшийся халат и упругое тело под ним.

Когда Марина поняла, что он уснул — по изменившейся глубине дыхания, — она провела рукой по его, остриженной ею, бороде и поцеловала свою ладонь в том месте, где только что коснулась его щеки. А потом свернулась калачиком в его ногах.

Седьмое дождября

Артём проснулся от ощущения, что ему на ногу села тёплая кошка. Он открыл глаза, приподнялся на локте и увидел Марину, свернувшуюся калачиком у его ног, как котёнок. Он недолго лежал неподвижно, боясь разрушить эту идиллию. Он понял, что за девять лет он отвык, что рядом круглосуточно кто-то есть, даже ночью.

Осторожно, чтобы не разбудить, он спустился с кровати, укрыл Марину одеялом и пошёл за водой. Первое ведро он поставил на плиту нагреваться. Второе ведро отнёс наверх, вылил аккуратно, стараясь не шуметь. Вернулся, дождался, когда вода нагреется, принёс ведро горячей воды. Но выливать его аккуратно уже не получалось — горячее ведро труднее держать, и ведро загремело. Марина проснулась.

— Мур! Ты как выбрался? Я тебя держала! — улыбнулась она.

Села в кровати, потянулась, начала вставать и, ойкнув, села.

— Спина? — спросил Артём.

— Да, затекла.

— Массаж? — спросил Артём, прищурившись.

— Алаверды? — рассмеялась она.

— Да. Для окончательного закрытия гештальта.

Марина без стеснения распахнула и сняла халат и легла на живот.

Артём провёл по её спине кончиками пальцев. Марина вздрогнула от его первого прикосновения. Потом он начал поглаживать, постепенно увеличивая интенсивность и силу нажатия. Когда спина Марины стала красной, он начал мять, скручивать её кожу сильными пальцами, вворачивать в её спину свои кулаки. Закончил массаж он хлёсткими шлепками и нежными поглаживаниями.

— Уже можно дышать? — спросила Марина.

— Нужно.