Люди, которых нет на карте - Евфросиния Игоревна Капустина
Снимала школьников после уроков.
Вообще, они говорили, что у них будет что-то вроде небольшого праздника – так, без повода, просто чтоб не грустно было. Пригласили меня к десяти утра. Праздник к этому времени не организовался, они после десяти только начали цветные простыни вешать на стены. Но просто поснимать ребят тоже неплохо.
Кто-то дёрнул за рукав. Обернулась. Тоненькая девочка, чуть ниже меня ростом.
– А сфотографируешь меня, пожалуйста?
– Да, конечно. Где ты хочешь?
– Хоть где. Я просто хочу посмотреть, как я выгляжу. Я себя давно не видела, а сегодня хочу танцевать на празднике, и мне надо знать, красиво ли я выгляжу.
Снимаю в полный рост и портрет. Показываю.
– Тебе нравится?
– Да, хорошо выгляжу.
Мнётся, не отходит, жуёт пальцы, глядит на меня.
– Может быть, ты хочешь ещё фотографий?
– Да. Ты можешь пойти со мной ко мне домой?
– Могу, конечно. Ты хочешь дома сфотографироваться?
– Я хочу, чтобы ты сфотографировала моих братьев, они никогда себя не видели.
Идём по чёрным бархатистым волнам вулканического песка в сторону самых последних домов деревни. По дороге знакомимся. Её зовут Леона, и ей одиннадцать лет. В школу ходит первый год, уже умеет читать, но путается в счёте. Говорит только шёпотом и медленно подбирая слова – заикается. Живёт в маленьком клеёнчатом доме с двадцативосьмилетней мамой и двумя трёхгодовалыми братьями-близнецами. Папа утонул в океане.
Пришли. Делаю фотографии её братьев, показываю. Мама тоже просит себе фото, радуется, что дети посмотрели на себя. Варит шестилитровую кастрюлю риса, поясняет, что это всей их семье на три-четыре дня, чтобы каждый день не искать и не тратить дрова на варку.
Возвращаемся в школу.
– Знаешь, я хочу быстро успеть всё выучить, у меня времени мало.
– Почему мало? Тебе только одиннадцать лет, успеешь.
– На следующий год меня, наверное, замуж увезут. Сестру старшую два года назад увезли, ей тоже тогда двенадцать лет было. Вот я и спешу.
Убежала вперёд меня, танцевать.
– До́ктора, мы для вас подарок принесли!
У распахнутого окна кухни торчала кучерявая головка тринадцатилетней Фернанды, нашей соседки из дома под пригорком, на котором угнездилась наша клиника.
Неделю назад они принесли к нам ночью девятнадцатилетнего парнишку-рыбака. Адская непроходящая с утра боль у паха, острый живот. Врач за несколько минут поставил диагноз – аппендицит, срочно в госпиталь, на операцию. У нас нет хирурга в клинике, можем только обезболить на время дороги, и всё. Машину для транспортировки искали в двадцать раз дольше, чем диагноз ставили, – больше часа. Это и так-то непросто в наших диких краях, а среди ночи тем более. Нашли, отвезли, прооперировали. Порядок.
Теперь вот пришли благодарить. Обычно дарят лаймы, ну, или рыбу, в конце концов. А тут – игуана. Чуть больше метра, несколько оттенков зелёного, толщиной с детское запястье. Вообще, их как бы запрещено ловить, но здесь ловят. Поймать удаётся очень редко, а большую, которой можно семью накормить, – почти никогда. Эта уже не живая, задушена.
Половина нашей команды – я и врач Мария – мясо не ест. Другая половина – врач Марго и администратор Орландо – мясо ест. Но, судя по лицам в момент вручения подарка, приготовление игуаны на ужин в их планы не входило. Сфотографировали бедную зверушку со всех сторон – на память. Отдали обратно кучерявой девочке. Пусть лучше они себе дома приготовят, поедят. Убежала радостная.
Закатное солнце янтарным мёдом стекало по листьям банановых пальм. Пахло палёной кожей и дымом – в доме под пригорком над алыми угольями жарили тушку игуаны. Мирный воскресный вечер в никарагуанских джунглях.
Джереми шесть лет.
Бабушка привела его в клинику на выходных. Мы в выходные принимаем только неотложные случаи, экстренные. Привела с глухим кашлем и температурой, упросила принять – думает на пневмонию и очень боится за мальчика. Приняли.
Марго осмотрела мальчика быстро и уверенно, послушала, померила всё, что нужно.
– Не переживайте, у него нет пневмонии совершенно точно! Это бронхит, мы дадим вам лекарства, и приходите в понедельник на приём, посмотрим.
В понедельник они пришли снова. Джереми уже был более активным, кашлял меньше; когда не кашлял – делал Марго комплименты, что она самая красивая и добрая до́ктора. Марго растаяла и вручила ему карамельку, которая мгновенно исчезла за щекой мальчика.
Бабушка успокоилась и разговорилась со мной.
Рассказала, что маме Джереми сейчас двадцать два года, а папе – двадцать шесть. Когда-то, семь лет назад, энергичный колумбиец приехал в никарагуанскую деревню в поисках работы и более дешёвой жизни. Не нашёл. Зато нашёл никарагуанскую девушку, которая не умела тогда задавать мужчинам нужные вопросы и не знала, что может делать выбор.
Сейчас папа Джереми живёт в Колумбии, он не видел, как родился и каким вырос сын. Там у него новая семья. Мама Джереми уехала в Коста-Рику, потому что там, работая продавцом в магазине одежды, она может получать чуть больше денег, чем в своей деревне. Ещё может учиться на вечерних курсах, чтобы, приезжая раз в несколько месяцев домой, привозить сыну не только новые штанишки и футболки, но и новые знания.
Джереми гордо сообщил мне, что знает уже восемь букв – мама научила. И выронил карамельку на пол. Ещё сказал, что не помнит – красивая ли его мама, и прижался ко мне липкой щекой. Вздохнул, потёр карамельку о кармашек и сунул обратно в рот. Объявил всем нам, что у него есть девушка. Девушка, по информации бабушки, пока что не умеет нормально ходить и писается в штанишки. Но очень уж красивая.
Мы смеялись. Джереми смотрел серьёзно и сосал карамельку.
Пообещал, что вечером почистит зубы.
Ездили медицинской бригадой на хорнаду – выездной приём пациентов в деревню Санта Хулия. От нашей клиники это примерно 10–12 километров, точно никто не измерял.
Чтобы проехать это расстояние, нужно заплатить 500 кордоб (это примерно 1300 рублей) дону Чеме – владельцу одной из двух на всю нашу деревню машин. Нас дон Чема везёт в Санта Хулию бесплатно, как волонтёр.
