Где дом и дым глубин и алый - Александра Васильевна Зайцева

Из арки на втором этаже выглядывал уже знакомый Лене дядька в семейниках. «Правильно называть „боксеры“», – подумала Лена. Хотя это не тот случай. Дядька делал зверское лицо и бил себя кулаком в грудь, прямо в медвежью эмблему главной партии страны.

– Ты, Олег Петрович, везде синий. Иди спи, – крикнула маленькая круглая женщина. И Лена прям кожей ощутила, что у ворот стало свободнее. Толпа никуда не делась, но все словно выдохнули.

– И пойду! И не остановите! – заявил Олег Петрович.

– А мы на рыбзаводе сома коптим, соломкой, надо кому? – спохватилась девушка с нарисованными бровями.

– Погоди ты со своим сомом, надо нам тоже на трассу или на площадь с митингом.

И снова посыпались жалобы, упрёки, предложения устроить чиновникам публичную порку и позорный столб. Но теперь голосили беззлобно, даже весело.

– К губернатору пойдём. Домой. Да, девочки? Соберём всё грязное и стирать ему понесём.

– Не пустят, там охрана у него.

– А не пустят – ещё лучше, в интернете если драка, сразу сто тыщ просмотров. Тамара вон своей палкой всю охрану разгонит. Мы её впереди поставим, чтобы как танк. Т-134. Тамара – сто тридцать четыре кило!

Ха-ха-ха, и громче всех – Тамара: «Ой, не могу, ой, ха-ха-ха, перестань, джанос!»

– Баб Веру возьмите, она как начнёт им свой хендмейд впаривать, сами разбегутся.

– Слышь, дядь Коль, что там у баб Веры, много ещё носков не продано?

– И Александру возьмём с Рузой. Антоновна, пойдёшь с нами санитаркой, раненых бинтовать?

– Я, девочки, хоть сейчас, только дайте минутку губы подкрасить.

Смеются. По уму самое время заплакать, а они хохочут. И Марина смеётся, и Лена, а Диник сначала испугался, что кричат, а теперь не поймёт, куда все собрались. Потянул Марину за рукав, зашептал на ухо:

– А губернатор – это кто?

– Главный дядя, – ответила Марина.

– А можно мы тоже к нему драться пойдём? И веселиться?

– У меня платья нарядного нет, – покачала головой Марина, – и у Лены тоже. Как же мы некрасивые пойдём?

– Вы красивые! – возмутился Диник. Марина наклонилась ниже, поцеловала его в щёку, а Лена заметила в толпе насмешливый Ванин взгляд. Опомнилась. Завертела головой, заволновалась: давайте скорее, надо же баклажки домой отнести и в магазин бежать, воды-то не будет!

Уходите со двора, торопитесь и ни о чём не спрашивайте.

А назавтра уже никто не смеялся. Притихли все. Зыркали искоса. Пробегали через ворота по своим делам, глядя под ноги, или наоборот, тяжело шаркали на галереях, будто тащили на плечах весь этот дом, со всеми его трубами, клубками перетёртых проводов, искривлёнными косяками и щербатыми подоконниками. И Лена притихла, свернулась внутрь, как ёж, только уши чутко ловили каждый звук и глаза блестели настороженно из-под отросшей чёлки.

Она ждала.

Диник с Александрой Антоновной играли в шашки, а Лена ждала.

Стояла у окна, смотрела на тёмную громадину пастората и думала: почему ты меня не предупредила, почему обманула. «Но разве это обман?» – могла бы ответить голодная девочка, глядя на Лену из стрельчатого окна напротив. «А что же ещё?» – воскликнула бы Лена. «Твоё собственное заблуждение, – сказала бы девочка высокомерно. – Ты уже взрослая, должна понимать, как опасно выдавать желаемое за действительное».

Лена прищурилась, неужели она и правда там? Мелькнуло что-то! Или нет. Ваня говорил, что голодная девочка и не девочка вовсе. А кто – он не знает. Жильцы её опасаются, потому что не понимают. Правда, она почти не показывается, так, пройдёт по двору изредка или глянет молча из тёмного угла. Но в залежах чердачного хлама, в древних рассохшихся шкафах, в затхлых кладовках можно отыскать старые фотоснимки со свадеб, похорон, проводов в армию давно умерших людей. И разглядеть среди блёклых чёрно-белых лиц её, голодную девочку. Всегда одинаковую, смазанную, стоящую с краю. Ваня думает, что она здешняя хозяйка. А Тамара однажды сказала, что нет, скорее всего, это потерянный ребёнок. То есть была когда-то потерянный ребёнок – не сумела выйти из дома и осталась навсегда. Но это вряд ли. Дом не крадёт детей, он не ловушка, а мир в себе. Ваня в этом уверен.

А в чём уверена Лена?

– Леночка, у вас всё хорошо? – отвлеклась от шашек Александра Антоновна.

– Да. А что?

– Вы такая бледная и встревоженная, будто увидели привидение.

– А, это… – протянула Лена. – Ерунда, не обращайте внимания. Переходный возраст, настроение постоянно меняется.

Привидение. Да, вроде того.

– Александра Антоновна, можно спросить?

– Да?

Лена помолчала, подбирая слова. Не хотела показаться невежливой. Но всё равно показалась.

– Только обещайте, что ответите… правдиво.

– Вы сомневаетесь в моей порядочности? – оскорбилась Александра Антоновна.

– Нет, но я же многого не знаю, не понимаю пока, вдруг у вас есть причины, а я…

– Спрашивайте уже.

– Да, давай быстрее, – потребовал Диник. – Мы тут играем.

– Этот дом может кого-то запереть внутри и не выпустить? – Александра Антоновна удивлённо вскинула брови, и Лена попыталась сказать иначе: – Кто-то может исчезнуть в этом доме? Сгинуть? Потеряться? Дом опасный?

– Наш дом?

– Да.

– Вот этот наш дом с арками?

– Да.

– Я вас умоляю! – засмеялась Александра Антоновна. – Что за странные фантазии? Люди могут быть опасны, но дом – никогда. Более того, он присматривает за людьми. Понимаете?

– А та девочка, которую Диник видел в окне пастората. Кто она?

Александра Антоновна покосилась на окно, потом словно вспомнила об игре и с громким стуком перепрыгнула через три Диниковых шашки. Диник закричал, что это нечестно, и тогда Александра Антоновна снова посмотрела на Лену:

– Вы ведь хотите, чтобы я ответила честно?

Лена кивнула.

– Если честно, я не знаю. Просто девочка. Тень. Не знаю. Она как дом. Просто существует.

Тётя Руза и Марина лепили пельмени, а Лена ждала.

Нарезала кружочки теста ободком стакана, а как натыкалась взглядом на миску с фаршем, вспоминала телячью тушу Курбана. Отворачивалась, задерживала дыхание. Кровь. Красный запах.

Марина ничего не замечала, лепила, словно в трансе, – руки двигаются, а вся остальная Марина отсутствует. Руза поглядывала на Лену, но своё мнение о её кислом лице не высказывала. Даже проявила что-то вроде заботы – пару раз предложила Лене выйти на улицу подышать. «Ты не траванулась часом? Что ела? Зелёная вся». Но Лена оставалась на месте. Потому что не только ждала, но и боялась.

Лена боялась, когда Курбан будто вырос перед ней на галерее и сказал: «Ты, малая, больше мне не попадайся. Ясно? Не ходи ко мне там. А тут куда хочешь ходи, я ж не против. Давай сундук подарю? Он же тебе понравился? Правда, забирай. Крепкий сундук, ещё бабки моей, старинный. Что ещё хочешь? Всё подарю!»

Лена отказалась от