Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова
Чем выше от земли, тем меньше греха. На высоте, кстати, отключено либидо. Высота и располагает к высокому. Самый главный мой страх – в случае опасности уронить человеческое достоинство. Я люблю мою жизнь и учусь не бояться смерти. Почему люди не хотят уходить? Потому что им кажется, что они еще и не жили, не были счастливы, не испытали любовь. Незнание счастья не отпускает людей с земли, потому им и страшно умирать. Каков он, последний миг, каждый из нас познает, но никто никогда не расскажет.
Постараюсь быть счастливой и любящей изо всех своих душевных сил, даже когда предлагаемые обстоятельства к этому не располагают. И в следующий поход на Эльбрус, возможно, во мне не будет животного страха смерти и не придется молиться о покое на сердце, я просто буду взбираться по склону этого молчаливого, неподвижного вулкана, возможно, он посчитает, что я – готова, и примет меня на одной из своих вершин. И я точно знаю, что буду идти с чувством благодарности, ведь на Эльбрусе во мне пробудилось важное: здесь я простила сама, почувствовала себя прощенной и бесконечно любимой. Я испытала совершенство. Осознала, какая радость, когда страх покидает тебя, ты свободен, беззащитен и чист. Беззащитен и чист… Наверное, это и есть смирение, к которому так стремятся верующие люди. Эльбрус поделился со мной своей мудростью, благодаря которой можно еще очень долго оставаться хорошим человеком.
2017
Совместные планы на прошлое
Уверена, меня они не планировали, а просто были неосторожны… Позже не решились взять грех на душу. Мать, должно быть, так намучилась с шебутными задиристыми мальчишками, что раз и навсегда сказала себе: больше никаких детей!
Но я случилась. Я появилась, когда родителям было за тридцать, как мне сейчас. Братья старшие, погодки, и у меня с ними большая разница – десять и одиннадцать лет. Лет с шести у меня появились свои обязанности по дому: прибраться, посуду, полы помыть и выгладить все белье. Я простодушно справлялась довольно быстро, и братья подкидывали мне свои дела, физически выполнимые, и если я не сделаю или сделаю плохо, то братья непременно получат взбучку от родителей, ну а я от братьев. Порой я пряталась на сеновале и плакала, считая себя Золушкой, ждала принца, который меня спасет… Бывало, лежала там, в душистом колючем сене, и писала в дневнике о том, как несчастлива и нелюбима в собственной семье. Мой будущий возлюбленный представлялся мне почему-то светлым, таким… пшеничным и с бородушкой, тоже пшеничной. И почему-то в свитере крупной вязки и с большим рюкзаком за плечами. Я даже нарисовала его на последней странице дневника и часто потом рассматривала…
Вода у нас в доме появилась, лишь когда я пошла во второй класс, до этого воду таскали. Была у нас и корова, и коза, они нас спасли в полуголодные девяностые, особенно коза. Отец купил козу, и на ее молоке мы, худющие, окрепли, щеки наши порозовели.
С первого класса меня приставили доить козу. Конечно, я с малых лет рвалась в город, в цивилизацию. Я видела красивую жизнь по телевизору и тоже хотела так жить. И когда приехала в Москву, стеснялась того, что родом из далекой сельской местности, и особо про это не рассказывала. Устроилась на работу по специальности – журналистом в журнал, потом на полставки в еще один. Познакомилась с Алексеем. Я завела в журнале рубрику «Кем быть?» и брала интервью у людей разных профессий. Алексей – врач-анестезиолог, родом из Подмосковья. Через полтора года мы решили, что нам удобнее и дешевле жить вместе, и сняли однушку, за которую платили строго пополам.
Отец с матерью до сих пор не знают, что я живу с мужчиной, думают, что по-прежнему снимаю квартиру со Светланой, моей подругой-бухгалтером. Алексей возил меня к своим родителям, и мы пару раз принимали их у себя на съемной. Я раскрылась как потрясающая хозяйка, вспомнила все, что мы когда-то делали с мамой, – готовили много и сытно, чтобы прокормить наших мужиков. Родителям Алексея я понравилась, особенно его матери, и она принялась тихонечко нашептывать сыну, что «пора», что я – хороший вариант. Но Алексей не спешил.
Братья мои женились. Старший «догулялся» в довольно юном возрасте, и какое-то время молодая семья жила с нами, мой племянник появился на свет в родительском доме. Брату с женой отдали мою комнату, а меня выселили в проходной зал на диван. Жена брата спала и видела, чтобы жить в городе, хоть в ближайшем ПГТ, с удобствами, без свекрови и без скотины. Вскоре мой отец к своему юбилею получил, как заслуженный комбайнер, квартиру, и старший брат с семьей уехал жить туда.
Средний, насмотревшись на тяготы отцовства, долго не женился и жил с нами, работал вместе с отцом. У брата были разные женщины, некоторых он приводил к нам домой, и все как одна, желая угодить нашей маме, с порога суетливо и со счастливой улыбкой впрягались в хозяйство. Но быстро поняв, что у брата нет намерения создавать семью, покидали его, бывало, что с криками и скандалом. Только одна сильно задержалась, улыбалась из последних сил, ждала, ждала, и даже я, ребенок, чувствовала, как ей больно и как она старается это скрыть и уговорить себя, что счастлива. Но однажды и она перестала приходить.
Рита звали ее. Она единственная, кто по-настоящему обратил на меня внимание. Научила вязать крючком круглые салфетки, и мы вместе сшили мне красивые вещи на маминой старой швейной машинке. Рита гостила у нас подолгу, потому что работала неделю через неделю. Моей маме она очень нравилась. Когда Рита уезжала от нас на рабочую неделю, мама каждый день твердила брату, чтоб он женился, но брат отмахивался. Да и правда, зачем жениться, если женщина и без того принадлежит ему безо всяких усилий с его стороны. Дошло даже до того, что брат перестал ездить за Ритой в воскресенье вечером или понедельник утром – она сама добиралась до нас на рейсовом автобусе. Она делала со мной уроки, мы вместе ходили в баню, где я тайно любовалась ее красивым телом
